он находится. Сияние опять озарило его мозг. Но после страшного интуитивного стресса он пришел в себя, поднял руку и спросил:
— А почему… Почему бы нам не отказаться от коллектора?
Пешл беспомощно развел руками, как человек, столкнувшийся с вопиющей глупостью.
— Как это? — поднял он брови.
— Почему бы нам не отказаться от коллектора? — повторил Сигети архиерейским басом.
Пешл проигнорировал Сигети и взглядом отыскал карие глаза Николы Теслы. Огромные зрачки Пешла плавали в линзах очков. Мгновение профессор и студент смотрели друг на друга, как Давид и Голиаф.
— Почему? Сейчас я вам скажу почему!.. — мстительно воскликнул Пешл.
Пешл продемонстрировал незаменимость коллектора, сконструированного Ампером, первый образец которого собрал специалист по инструментам Ипполит Пикси. С убедительной легкостью он говорил об опасности переменного тока и незаменимости постоянного. Еще за несколько мгновений до этого Никола был убежден, что без коллектора можно обойтись. Красноречие Пешла поколебало его. Вместе с тем он понимал, что профессор ошибается, как ошибался Милутин, когда хотел сделать его священником. Милутин ошибался потому, что был всего лишь священником. Пешл был всего лишь профессором.
«Это неправда, — думал он. — Это всего лишь слова».
Тесла не смел так думать. Он был слаб. Был молод. Не имел права. Его ужасали собственные мысли, исходившие из глубины души. Пешл ухмыльнулся со злобным сожалением и нанес ему завершающий удар:
— Может быть, господину Тесле и предстоят великие дела, но у него никогда ничего не получится. Это все равно что константную силу типа гравитации превратить в ротационную.
У Теслы едва не сорвалось с языка: «А разве не благодаря гравитации Луна вращается вокруг Земли, а Земля — вокруг Солнца?» Но он прикусил язык.
Пешл взмахнул гигантскими ладонями и победоносно заключил:
— Это — не трудно. Это — невозможно!
— Возможно или невозможно — решаем мы! — воскликнул Тесла.
Пешл ничего не сказал, но взгляд его потеплел. Человек, ненавидящий студентов, вдруг смутился. С жалостливой улыбкой он окинул взглядом Николу Теслу, Сигети, Плинецкого и всю огромную аудиторию, переполненную юностью.
22. И месяц — твой сосед
Окончив за год два курса и получив оценки более чем отличные, Никола отправился домой. Он оправдал стипендию, выданную ему Военной Краиной[5], и свое решение изучать электротехнику. Когда он вернулся в Госпич, сосед Белобаба спросил:
— Это тот самый, что уехал?
В мамином доме царила волшебная чистота. На каждом окне, на каждом столе, комоде, даже на сундуке были вышивки, сделанные ее собственными пальцами, гибкими, как огонь. В детстве мама целовала его в теплые от солнца волосы, приговаривая: «Дом этот — твой дом, и месяц — твой сосед». Когда он вернулся из Граца, она положила руки ему на плечи и удивила словами:
— Мой Нико! Ты не должен заниматься мелочами, ты должен творить великие дела!
Но все же что-то было не так. Отец морщился, менял тему разговора, избегал смотреть в глаза.
— Да здоров я! — взволнованно отвечал Никола на вопросы отца.
Оставшись в одиночестве, Никола складывал губы, будто собирался заиграть на трубе, и плакал.
Он не может переболеть Данилой. Никогда не согласится с его смертью. Нет ему замены!
После долгих месяцев нервного напряжения студент в Госпиче превратился в сонную муху. Он ворочался в кровати и натягивал одеяло до самого носа. Глаза закрывались, а сладкий сироп заставлял мысли слипаться. Звезды в небе Лики гудели, как шершни, но это не мешало Николе спать. Старый ветер стенал в лесах, забытых Богом от Сотворения мира. Говор снов был настоящим говором, а здешняя жизнь была призрачным обманом.
— Эй, Никола! Никола! — кричала мама. — Никола!
— Кто? — Никола хватал рукой пустоту.
Невидимость растаяла, он увидел темные глаза матери и прочитал в них мольбу.
— Никола, прошу тебя, проснись, — говорила она. — Пришли родственники посмотреть на тебя!
Никола оделся и спустился в гостиную, в которой две керосиновые лампы освещали трапезу. За столом сидели сыновья двух теток Николы. Он еще не до конца проснулся, и потому они выглядели как во сне.
Поведение первого родственника, офицера, отличалось естественной гордостью. Во время церемониальных объятий Никола подумал, что у его родственника нет никаких оснований, чтобы так гордиться собой. Основанием было только самодовольное молчание высокого усатого мужика. Его тело просто излучало естественную гордость, которую любой мог пощупать.
Второй родственник сверкал из глубоких глазниц зелеными очами. Он был сельским учителем. Улыбался только одной стороной лица, выкуривал сигарету до самых губ и то и дело пускал петуха. Хвастливый от неуверенности, он не упускал возможности прервать собеседника:
— Ничего ты в этом не понимаешь. Сейчас я тебе объясню.
Третьим родственником был удивленный толстячок. Улыбался он свободно, обеими сторонами лица. Большую часть жизни он провел, покрикивая на отару, а в 1875 году удивил всю семью, добровольно вступив в герцеговинское повстанческое войско. Он оторопело рассказывал Николе и его родителям об отрезанных сербских и турецких головах, надетых на колья, которые он видел в Боснии. Рассказывал о черногорских добровольцах, которые презрительно говорили про тех, кто умер естественной смертью: «Сдох над очагом!»
Свет ламп играл на лицах.
Перекрестившись, родственники навалились на баранину. Гордый усач помалкивал, двое других начали злиться, когда в беседе упомянули имена каких-то людей.
— Митар! — кривился толстый доброволец. — Боже, что за идиот! Такого нигде не найдешь. Не так ли, ученый? — серьезно спросил он Николу.
— Идиот, идиот! — поддакивал сельский учитель.
Родственники пили красное вино, от которого чернели зубы, а когда вечер стал поздним, затянули песню. Толстый доброволец оказался неплохим исполнителем боснийских песен. Он долго тянул одну ноту, потом его мелодия облегченно ломалась, чтобы остановиться на другой, такой же болезненной ноте.
«Боже, это сама зубная боль поет! — думал Никола Тесла.— Сколько боли во всем этом, и в хвастовстве, и в веселье!»
Каждого родившегося в Военной Крайне ребенка мужского пола тут же записывали в полк. Никола Тесла по факту своего рождения попал в Первый регимент — полк Лики, в Медакскую кумпанию — роту номер 9. Новорожденного записали в воинское подразделение по месту рождения его отца. Как известно, Никола сразу был включен в длинный список попов и офицеров их семьи. Предки Николы должны были стеречь границу с Турцией. Не такая уж и приятная это вещь — быть «профессиональным защитником христианства». Веками у этих офицеров позвякивали пуговицы на груди и трепетали перья на шлемах. Офицеры убивали и погибали в бесконечных войнах Австрийской империи, а попы славили их, но… Но разве в неустойчивом мире роль человеческой доброты не важнее, чем в мире хороших законов? Разве кто-то не должен был пожалеть о крови, пролитой мужчинами? Разве никто не должен собирать воедино расколотый мир? Разве никто не смел пожалеть самих героев? Разве никто не должен знать, какой печалью оплачен этот героизм? Разве никто не должен был смягчить жизнь, протекающую под знаменем военного императива? Разве никто не мог уронить слезу, пускать которую мужчинам запрещено? Для этого были женщины.
