– Господи, – умилился Бубенцов, – бессмертный, а боится. Ну, оторвут тебе голову – другая вырастет.
– А коль яйцо отышшут?
– Ладно, – сжалился над ним Серега. – Я, так и быть, близко подходить не стану. Шагов сто – и все. Посмотреть уж больно хочется.
– Эх, стар я стал, – вздохнул Кощей, – никто меня больше не боится. А раньше как было… Раньше детишек сызмальства Кошшеем пугали. А потом они, хоть и вырастали, все едино меня побаивались. Детские страхи, они ведь самые живучие.
Они вышли на аккуратненькую дорожку из гравийно-песчаной смеси и направились в сторону запретного дома. К нему же, только с другой стороны, шла девушка в коротенькой светлой юбочке и цветастой майке. Как ни странно, фигурка девушки показалась Сереге знакомой. Но как могли оказаться его знакомые здесь, куда простым смертным вход был заказан, он представить себе не мог. Скорее всего, девушка просто была на кого-то похожа, и он даже догадался на кого. На незабвенную Людочку Виноградову.
Серегино сердце привычно засбоило. Не то, чтобы он был влюблен в Людмилу, но… больно уж она ему нравилась.
…Познакомился с ней Бубенцов год назад. На съезде волопаевских литераторов учиняли Виноградовой «разгон». Сперва клеймили ее аксакалы от литературы, гневно напоминая молодому автору, что существует социалистический реализм, никто его еще не отменял, а следовательно, ни один уважающий себя литератор не имеет права работать в ином ключе. Потом слово взял Азалий Самуилович и, нервно вздрагивая, начал вещать, что буржуазные течения в нашей литературе надо душить даже физически, если не получается морально.
– Иначе мы и глазом не успеем моргнуть, как наша литература станет продажной девкой империализма, – с придыханием и слезой, говорил он. – Нам необходимо духовное содержание, а не обнаженная, извините, плоть. Этак мы до полной моральной порнухи можем докатиться. А порнуха в нашем обществе недопустима. Даже с женой в постели. Всем понятно?!
От молодой поросли взял слово Владимир Арбатский.
– Да, товарищи, – сказал он, – Когда к литературе подходят не с духовной точки зрения, а с узко меркантильной, высокохудожественных произведений ждать не приходится. Для чего мы пишем? Ради публикаций и гонораров? Нет и еще раз нет. Мы пишем ради того, чтобы нести в массы доброе, разумное, вечное. Позор тем, кто ради личной наживы забывает об этом. У кого публикации, тиражи – тот не имеет права носить высокое звание литератора…
Людочка сидела в первом ряду и улыбалась все полтора часа, покуда ее распекали. Особенно ей было весело слушать выступление Арбатского, который всегда и во всем искал выгоду.
А потом она встала и ушла с гордо поднятой головой, и Серега еще долго смотрел вслед тоненькой, на первый взгляд совершенно беззащитной фигурке, поражаясь спокойствию и выдержке этой девушки.
И вот сейчас, в Дубках, он встретил подобие Людмилы, столь независимой и гордой была осанка идущей навстречу. Но рассмотреть ее как следует не удавалось – далековато было, да еще Кощей пристал, словно репейник к собачьему хвосту.
– Дальше нельзя, – причитал он, – никоим образом нельзя.
– Да не трусь ты, – рассердился Серега. – Или здесь постой. Скажешь, если что, будто зазевался, а я сбёг.
– Обманывать нехорошо, – неожиданно выдал Кощей.
– У! Кто бы говорил.
Серега ускорил шаг, пытаясь оторваться от назойливого соглядатая. И даже вырвался шагов на десять вперед, как вдруг Кощей материализовался прямо перед ним, растопырив руки и, видимо, намереваясь своим телом заслонить неразумное дитяте от всех мыслимых и немыслимых бед.
И тут громкий женский крик достиг Бубенцова.
– Сережка, берегись!
Серега выглянул из-за плеча Кощея и обалдел. Девушка на самом деле оказалась Людочкой Виноградовой.
«Как она сюда попала?» – с удивлением подумал он.
Если бы Людмила размахнулась сумочкой и со всей силы шваркнула Кощея по темечку, Серегу это нисколько бы не удивило.
Людочка была неподражаема. Щеки раскраснелись, ноздри раздувались от возмущения, а лицо перекосило праведным гневом.
– Оставь парня, ирод! – чуть ли не прорычала она.
– Мадам, что вы себе позволяете? – печально спросил Кощей. – Ведь нельзя же на живого человека ни за что набрасываться!
– Нет, что вы себе позволяете? Я вас спрашиваю? Среди бела дня на людей прыгаете. С какой планеты? – возмущалась Людмила.
– Чего? – обалдело переспросил Кощей.
– Откуда прилетели, спрашиваю?
– Да, нет, – рассмеявшись, сказал Серега. – Он не инопланетянин, он наш, исконный. Знакомьтесь, это – товарищ Бессмертный, а это – Людмила Виноградова, известная писательница.
Кощей тут же протянул Людочке руку, но рукопожатия так и не получилось. Виноградова все еще продолжала с подозрением смотреть на своего противника.
– Позвольте, я ведь видела, как минуту назад вы совершили локальный гиперпространственный прыжок.
– Чего? – совсем растерялся Кощей.
– Вы находились за спиной данного товарища, – Людмила ткнула пальцем в Бубенцова, – а потом исчезли, тут же материализовавшись в другом месте. Или я не права?
– Нет, почему же, – пожал плечами Серега, – так все…
Но тут он увидел перекошенную и подмигивающую физиономию Кощея и, поперхнувшись, умолк.
– Ну? Говори! Я слушаю, – пристально глядя на Сергея, сказала Людмила.
– Так все, конечно, могло и быть, если бы дедушка Костя был инопланетянином. Но увы, он на самом деле всего лишь мой дед и к пришельцам не имеет никакого отношения.
– Думаешь, я тупая? Да? – возмущенно произнесла Виноградова. – Как ты представил мне своего псевдодеда?
– Как? – вытаращился Серега.
– Ты его представил как товарища Бессмертного. И это о своем-то родном дедушке?! Не верю!
Бубенцов открывал и закрывал рот, но найти, что ответить Людмиле так и не мог. И тут на выручку ему пришел Кощей.
– А я от всех внуков требую, чтобы иначе меня не называли.
– Это почему? – спросила Виноградова.
«Вот именно», – подумал Серега.
– А потому что я – старый партиец. Я, может быть, еще в гражданскую под командованием товарища Блюхера воевал.
«Ага, и Блюхера, и Шухера», – сказал про себя Бубенцов. – «Твердокаменный большевик выискался».
А Кощея уже несло.
– Мне, может быть, самим Владимиром Ильичем наградное оружие было вручено.
«Меч-кладенец».
– А в Отечественную я ротой командовал.
«Это точно. Мимо рота чарку не нес».
– Ладно, верю, – сдалась Людмила. – Прошу извинить. Только и вы меня поймите. Тут такое творится, что уже всех и вся опасаешься.
– А что случилось? – удивленно спросил Серега.
– Ты не знаешь?! Господи, да об этом весь город говорит! Расторгуева в КГБ увезли, Сему Боцмана
