– Скажите, – набравшись храбрости, спросил Серега. – Неприятности у литераторов случаем не ваших рук дело?
– Каких литераторов? – не понял Возень.
– Тех, что мою повесть разругали.
– Вот как? – насторожился Возень. – Право, не знаю. Но на всякий случай, поспрошаю у своих. Сегодня же займусь этим. А теперь насчет тебя. В тот дом больше не ходи.
– В какой?
– Откуда ты сейчас пришел.
– Почему? – удивился Бубенцов.
– Там поселились черти.
– Не может быть?! – ахнул Серега. – Вы думаете, что Алексей…
– Нет. Иностранцы, – не дал ему договорить Возень. – Хорошо, что Кощей, сразу нам сообщил о твоей выходке. Так что мы на всякий случай подстраховались. Но, слава Роду, все обошлось, хотя могло быть иначе. Уж больно мне не нравится все это. Как им удалось так быстро выйти на нас? Боюсь, не пришлось бы искать другое место.
– А если они и там нас найдут?
– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказал Возень. – Ладно, это наши проблемы. Ты пиши и не обращай внимания. Главное сейчас для нас всех – твоя рукопись.
– Хорошо.
Серега включил компьютер, сел за стул и спросил:
– Так где эти домовые?
Убедившись, что Бубенцов приступил к работе, Возень вышел на крыльцо и свистнул Боюна.
– Вот что, – сказал бог. – Глаз с него не спускай. Вздумает пойти в соседний дом – ляг костьми, но не пусти.
– О чем речь? – развел лапами кот. – Все будет сделано в лучшем виде. Я же не Кощей…
Проводив глазами исчезнувшего за деревьями Возня, кот принялся было вылизывать шерсть на животе, но вдруг насторожил уши и, невнятно пробормотав: «Ах, так?! Ну, Тетя Мотя, держись. Я тебе покажу, как кляузы писать!» – исчез.
Глава восьмая
Самое удивительное, что Тетя Мотя даже расстроилась, когда осознала, что проклятый рыжий котище отсутствует на ее законной жилой площади. Она обошла разгромленные комнаты, заглянула под диван, в шкаф и на антресоли. Боюн действительно исчез, причем, так же необъяснимо, как и появился.
– Во, мерзавец, – пыхтя и отдуваясь, бормотала Кустючная, поигрывая ножом. – До смертоубийства едва ведь не довел… Ну, за котов, конечно, не сажают. Хотя… это за простых котов. А за говорящих?..
Марья крепко призадумалась, усевшись на диванный валик.
«Это что же получается? Это получается, что и котов теперь надобно опасаться. Допустим, перебежит он тебе дорогу, ты его, как водится, семиэтажным покроешь, а он, выходит, в ответ тебе может и нагрубить. Этак до чего мы можем докатиться? Некого будет на три буквы послать?.. Господи! – вдруг осенило Кустючную. – Так ведь по той причине и создан, видать, комитет по защите животных. Того и гляди, времена такие настанут, когда, скажем, кипяточка на кота иль собаку плеснешь, так и срок, не задумываясь, впаяют за умышленное членовредительство. Эх-ма, к чему нас перестройка довела!»
В расстроенных чувствах Марья метнулась к телефону.
– Азалия Самуиловича! – едва перестали шуметь гудки, рявкнула она, да так, что на другом конце провода взвизгнули и отшвырнули трубку, будто гремучую змею.
– Кого еще черт сподобил? – зло пробурчала Тетя Мотя.
В трубке долго молчали, а потом заикающийся голос скромно спросил:
– С кем это я?
– Азалия Самуиловича можно? – попридержала свой гренадерский бас Кустючная.
– Н-е-е-ет, – тут же по-бабьи заголосил голос. – В кэгэбю его забрали с Дездемоночкой вместе.
– Ах, это вы, Клотильда Павловна. А я ваш голос не признала. Куда, вы говорите, его забрали, я что-то не поняла?
– В кэгэбю.
– За что?! – изумилась Марья.
– Понимаете, наша Дездемоночка вдруг возомнила себя Жир… Жир…
– Жирной, что ли?
– Да, нет. Этим самым, ну, который из стакана всем в рожу плескает.
– Из неотложки? – пыталась догадаться Кустючная.
– Да нет же. Ну, который еще в президенты хочет баллотироваться.
– А-а… Поняла. У него еще отчество такое же, как имя у одного эсэсовского генерала.
– Перестаньте говорить загадками, – взмолилась Расторгуева. – Я вас не понимаю.
– Но вы фильм про Штирлица смотрели? Этот генерал еще переговоры с американцами вел. Представляете, за спиной у Гитлера хотел Германию врагам сдать.
– Что вы говорите! Наглец какой… А по какому поводу вы звоните?
– Так ведь Штирлица жалко.
– Какого Штирлица? – не поняла законная спутница жизни Азалия Самуиловича.
– Ну, у артиста такая фамилия.
– Артиста? Какого артиста? Это который Отелло играл?
– Нет, он Дездемону не душил, он Холтофа бутылкой по башке шендарахнул.
– Ой, Дездемоночка-а-а! Как же я без тебя-я-я?! – вновь вспомнив о тяжелой утрате, заголосила Клотильда Павловна.
– Ах, да! Так что там с вашей собакой приключилось?
– А то, что она человечьим голосом стала разговаривать. И если б что путевое говорила, так нет, гадости всякие лепетать принялась. Вот за нее моего Азалюшку-у-у на Чубянку-у-у и увезли-и-и.
Тетя Мотя осторожно швырнула трубку на рычаг и, обмерев, застыла подле телефона на добрых пять минут. Как ни крути, а выходило, что она по всем параметрам права. Засилье началось всяческой живности, и скоро от нее житья людям не будет. Нет, об этом надо писать! Надо трубить в трубы, да что в трубы – в трембиты!
Марья тут же бросилась к столу и лихорадочно начала строчить:
– И что вы собираетесь делать с сим воззванием?
Марья подняла глаза и увидела проклятого кота, сидевшего на подоконнике, закинув по своему обычаю лапу на лапу.
– Размножу, и на стены цеплять буду! – рявкнула она. – Чтоб таких как ты на фонарных столбах вешали.
– Всех не перевешаешь, – Боюн усмехнулся, отчего его кошачья физиономия окончательно стала похожа на человечью.
– Это почему? – удивилась Кустючная.
– А потому, что надобности нет. Я один такой умный, а остальная наша порода – деградировавшие дебилы, для которых валерьянка – и отец, и мать. Эх, – вздохнул кот, вытирая лапой набежавшую слезу, – да что тут говорить. На бутылку они сменяли и ум, и честь, и совесть нашей эпо… гм, что-то меня не
