пеленки — одну поверх другой.
Иногда мне приходит в голову, что надо бы чем-то заниматься с мальчиком, коли уж мы взяли его в дом его на Новый год. В детском саду он был бы уже в средней или даже в старшей группе. У таких каждый день занятия. Они рисуют, лепят, им читают книжки… И я берусь читать ему какую-нибудь сказку. Но он засыпает, не дослушав до конца.
Все выходные мы проводим дома, и наш гость совсем не просится на улицу. И если он не спит — он ест. Такому аппетиту кто угодно позавидует.
— Я тоже найду жену, чтоб хорошо готовила, — сообщает он моему мужу за обедом.
Муж кивает ему, как равному.
— Только я маленькую себе найду — как я, — объясняет найденыш. — Твоя — большая…
Муж смеется:
— Ты ведь сам будешь — как я.
Мальчишка отправляет в рот очередную ложку супа — и так, с полным ртом, отвечает что-то уж совсем непонятное.
А один раз, когда мужа нет дома, он говорит мне, что его зовут Никита. И что на самом деле ему уже тринадцать лет, просто он такой — не вырос. Бывают маленькие люди, которые выступают в цирке. Он из их породы. И, может быть, когда-нибудь его тоже примут в такой цирк. А если не примут, то ему прямая дорога будет — в городскую тюрьму. Чем он еще сможет заниматься — только в цирке, или… — Он замолкает. — Ну, или воровать.
— В тюрьме сидят преступники, ты что? — успокаиваю я его. — Ты вырастешь большой, и станешь — кем захочешь…
Кто-то же рассказывал ему про тюрьму! И еще — выходит, где-то его водили его в цирк лилипутов. А в нашем городе такие цирки никогда не выступали… Откуда же он взялся? Разве сможет он это рассказать — такой малыш? Что он сам знает о себе?
И почему он думает, что никогда не вырастет?
Проходят новогодние праздники. Перед Рождеством за нашим гостем приезжает та самая женщина- милиционер.
Муж снова на работе. Дочка не спит, я прижимаю ее к себе левой рукой и что-то ей между делом говорю, чтобы не хныкала. Сейчас, сейчас, милая, кушать будем. Потерпи, милая. Видишь, Никита уходит от нас. Никиту надо проводить… Одной правой рукой я помогаю мальчику натянуть красные колготки. Их мужу на работе кто-то передал, у кого дочь выросла. Под джинсами колготки — все теплее. И свитер у кого-то нашелся для найдёныша. Теперь он не замерзнет.
Они с милиционершей уже выходят на лестницу, как вдруг Никита возвращается один.
Он тянет меня в кухню, а там откуда-то из потайных мест в своем пальтишке достает мою цепочку, серьги и спрашивает:
— Узнаешь?
— Н-ну, да… — теряюсь я. — Что, это мое?
Он как-то натянуто смеется. Ха-ха.
— Держи! Глупая ты совсем, смотреть на тебя жалко. И мужик твой не учит тебя. Чужого пацана пустили — и не смотрят…
Теперь я вижу, что ему вполне может быть уже тринадцать лет. Или еще больше.
Он машет рукой:
— Ну, никому больше дверь не открывай. А то ведь — жалостливая очень.
А потом он уходит.
Моя цепочка, серьги — это же все бижутерия. Совсем дешевая. Он, что, думал, что это золото?
Через два дня нам позвонили из милиции. Сказали, что Никита сбежал из детприемника, и если вдруг появится у нас, то мы должны им сразу сообщить.
Но он у нас не появился.
До того как дочке исполнился год, мы еще несколько раз попадали с ней в больницу. В младенчестве она была слабенькой и восприимчивой к любой инфекции.
Когда мы оказались там в третий раз, в июле, Андрюши там уже не было. Я узнала, что у него, наконец-то, появилась мать. И это наша Швабра.
Сейчас ей сорок шесть. Она уволилась из больницы, потому что наконец-то нашла работу с зарплатой в два прожиточных минимума, на каком-то складе за тюрьмой. И ей разрешили усыновить Андрюшу. С медсестринской зарплатой ей бы ни за что не дали его усыновить.
Когда-то она говорила мне: «Он родился специально для того, чтоб стать кому-то сыном».
Как же я раньше не догадалась, кому именно? Она всегда была рядом с мальчиком, он жил в пространстве ее любви, еще не зная об этом.
И я не знала.
Иначе не проревела бы весь вечер, в начале февраля, когда мы с дочкой второй раз попали в инфекционную больницу. Андрей все еще был там. А мы с дочкой оказались теперь в другой палате. Там, где лежат с инфекциями дыхательных путей.
Я шла по коридору с дочкиным горшком, как вдруг Андрюша выскочил, бросился ко мне и обнял мои коленки.
— Мама, мама!
Потом нашел под моим рукавом часы и сказал чисто и радостно:
— Часы — тик-так!
