Андрея — никогда не иссякала в народ.
Издалека приходят к его могиле служить панихиды, обливают висящий у его могилы топорик его водою, пьют ее и умываются, берут с могилы землю и посыпают ею больные места, получая по вере исцеление.
Доселе крестьяне Клетинской волости живут сытно и в голодный даже 1840 год у них был урожай. Они веруют, что Бог посылает им по молитвам юродивого Андрея.
2 октября 1853 г. тяжко больная 12-летняя дочь Александра Мещовского купца Кобелева видела во сне, что икона Божией Матери приказывает ей съездить в Мещовский монастырь и отслужить панихиду по юродивом Андрее. Отец ее не решился вывезти опасно больную, но сам съездил в монастырь и привез воды, спущенной с топорика, которой она напилась, помочила руки и ноги. Она почувствовала внезапное облегчение и стала здорова.
Незадолго до того получил исцеление после панихиды, отслуженной над гробом Андрея и от воды, спущенной с его топорика, мещовский мещанин Василий Костин.
Внешность Андрея была такова. Средний рост, небольшая лысая голова, продолговатое лицо, довольно большие глаза, длинный нос, редкая с проседью борода.
Он скончался 68 лет от роду и погребен в средней монастырской башне.
ЕВФИМИЯ ГРИГОРЬЕВНА ПОПОВА
Евфимию Григорьевну Попову еще при жизни называли старицей, т. е. наставницей, проникнутой духом христианства, умевшей в этом духе руководить соприкасавшимися с нею лицами.
Родилась она в селе Каликине, Лебедянского уезда, Тамбовской губернии, в набожной семье однодворца. Кто дал ей духовное направление первых лет — неизвестно.
В раннем возрасте ничего отличавшего резко от других в ней не замечали. Но с четырнадцатого года она стала тайком уходить из дому, иногда на несколько дней, и проводила ночное время в молитве на церковной паперти. Стала она неопустительно ходить ко всем службам в Калининской церкви, держала суровый пост, иногда по два и по три дня не принимая вовсе пищи.
Убегая всяких сборищ, хороводов и ночных посиделок, она искала уединения и больше любила слушать, чем говорить. Держала она себя скромно, покорно, в словах была кратка и разумна, подолгу и часто молилась со слезами.
Родители ее не мешали дочери в ее наклонностях. Когда она достигла зрелого возраста, они выстроили ей у сельской церкви небольшую хижину. Здесь она стала жить и принимала к себе только отца и мать; они попеременно носили ей хлеб и воду. Душа Евфимии с такой силою устремилась в это время к Богу, что она не замечала почти нужд телесных, и даже зимою редко топила свою келлию.
Чрез несколько лет этого добровольного затвора, из которого она выходила лишь в церковь, Евфимия приняла на себя труднейший подвиг христианской жизни — юродство Христа ради.
Она стала ходить по улицам своего родного села, являлась в дома, уличала крестьян в пороках и беспорядке, и иногда, рассерженные правдою ее слов, бывшею не понутру мужикам, — они бранили ее или даже и били. Она спокойно выносила все, не жаловалась и прощала обидчиков.
Особенно пришлось ей натерпеться от волостного головы, которого она на народе обличала в развратной жизни. Он вытолкал ее из своей избы, и с кольем в руках преследовал ее побоями до самой ее келлии.
Людей же с мягким восприимчивым сердцем обличительные слова Евфимии удерживали и предохраняли от проступков.
Уже с первой поры подвижнической жизни действовавший в Евфимии дар прозорливости проявился с особою силою во время случившегося в селе Каликине пожара.
Когда загорелся первый дом, на сельской колокольне ударили в набат, поднялась суматоха. Евфимия с посохом в руках вышла из своей хижины, и, бегая по селу в тревожном состоянии духа, останавливалась пред некоторыми домами и говорила: 'Вот и этот дом сию минуту загорится: в нем живут грешники, Бога прогневляют и в грехах не каются'.
Тогда тотчас по воздуху неслись с пожара головни и дома эти сгорали, тогда как стоявшие рядом оставались целы.
Дойдя до избы своей близкой родственницы, стоявшей за воротами с грудным младенцем на руках, Евфимия указала и на этот дом, но прибавила, глядя на младенца: он невинен. У этого загоревшегося дома стояли скирды хлеба, и Евфимия, указав на меньший из них, сказала: 'Этот останется для дитяти'. И он, действительно, остался, тогда как прочие сгорели.
Когда, по окончании пожара, ее спросили, зачем она бегала по селу и сожгла несколько домов, она отвечала: 'Я не помню, где была и что делала'.
С 1808 г. до смерти Евфимия жила в Задонске. Ей выстроили уважавшие ее лица особенный дом, в котором с нею помещались сошедшиеся к ней для христианской жизни вдовы и девицы. Эта община занималась странноприимством бедных, и Евфимич была у них старшею.
Тут ее жизнь получила мирное направление. Она постоянно ходила в Задонский монастырь и всегда молилась усердно и дома большую часть времени проводила в молитве. И здесь она погружалась в такое высокое созерцание, что часто к ней входили, а она не замечала.
Она обращалась за советами и наставлениями к Илариону Троекуровскому. Он принимал ее с великим уважением, и сам часто пользовался ее духовною опытностью, в ней искал совета и поддержки.
Когда Евфимия приходила к о. Илариону, он посылал ночевать ее в холодную комнату со словами: 'Поди туда с Богом и там тепло будет!' — и, говорят, что она не чувствовала там холода.
И она также давала подвижнику советы, и, если он им не следовал, то впоследствии ему иногда приходилось раскаиваться. Он имел желание поступить в общежительную пустынь; она его отговорила, зная, что это не его призвание. Он настоял на своем, но вскоре должен быль вернуться к прежним подвигам.
С таким же уважением относился к ней и задонский затворник Георгий, называвший ее всегда своею 'духовною матерью'.
В 1819 г. Георгий по назначению настоятеля исполнял в монастыре послушание у свечного ящика. Его душа, жаждавшая полного сосредоточия в Боге, искала совершенного уединения. Он задумал перейти в Соловки и со слезами молился, чтоб Господь открыл ему Свою волю. Однажды после богослужения Евфимия подошла к клиросу и, подавая Георгию, стоявшему у ящика с наклоненною головой четки, сказала: 'Вот тебе четки: молись по ним. Царица Небесная приказала тебе жить в Задонской Ее обители, и никуда не переходить. Придет время — будешь сидеть в келлии'.
Вскоре Георгий тяжко заболел и полгода не выходил из келлии, а затем затворился в затворе.
Когда Георгий был уже в затворе, он оставил у себя только один образ, уступая распространенному в миру мнению, что излишество в иконах есть роскошь, несовместимая с затворничеством. Тогда Евфимия объяснила ему неосновательность этого мнения и советовала снова украсить келлии иконами, укрепляя себя воспоминаниями о подвигах святых.
Высоко чтил Евфимию и юродивый Антоний Алексеевич, который благоговел перед ней и был при ней всегда тих.
Посетители странноприимной общины приносили иногда Евфимии деньги, но она редко их от кого принимала и отговаривалась: 'Может быть, вам самим он нужны, а меня Господь пропитает'.
Так говорила она не от избытка средств: часто она терпела крайнюю нужду, но ей была дорога добровольная нищета. Молодые келейницы роптали на нее за отказ принимать приношения, а она отвечала мудрыми, полными значения, словами: 'Если желаете, сами вы принимайте приношения. А я стара и слаба, не в силах уже умолить за других Господа'.
Жизнь Евфимии была долга: она продолжалась 110 лет.
За полгода она имела извещение о кончине. В тот же час — была полночь — она вышла из своей молельни, собрала в одну комнату всех живших с нею сестер и сказала им: 'Господь наш Иисус Христос благоволил возвестить мне о скором моем отшествии, и потому я более не начальница вам. Пусть главною у
