же. С. 391).
А нижеследующее определение годится даже в словарь по семиотике: 'Всякий символизм объясняется также принципом экономии, ибо символика стремится заместить сложные явления какими- либо бьющими в глаза и во всяком случае выразительными и легко улавливаемыми знаками' (Там же. С.358).
* * *
Характерными для представленных здесь работ являются новые направления семиотики, которые на сегодня не стали центральными. Можно перечислить следующие тенденции:
— перенос центра тяжести с семиотики знака на семиотику человека, в то время как классическая семиотика старательно избегала человека, концентрируясь на знаковом, текстовом варианте семиотики;
— анализ толпы, коллективных единств с точки зрения их знакового окружения, как знаковое окружение формирует типологию того или иного поведения;
— новые аспекты взаимоотношений знаковой и незнаковой действительностей, та или иная роль знака в этих взаимоотношениях.
Приведем в заключение цитату из А.А.Богданова: 'Психическая и социальная жизнь отличаются наибольшей пластичностью форм, и потому особенно нуждаются в дегрессиях. Они вырабатываются в виде, например, многообразных символов, норм и т. д. Так, слово своей устойчивостью фиксирует систему психических ассоциаций, образующих содержание Понятия; без этого символа они постоянно расплывались бы
в неопределенности изменчивой психической среды. Норма обычая, морали, права закрепляет изменчивые, текучие отношения людей к вещам и между собой' (Богданов А.А. Принцип относительности с организационной точки зрения // Богданов А.А. Всеобщая организационная наука (тектология). — Л.; М., 1929. - 4.3. С.141).
1.4. Православный компонент
Значимость тех или иных исходных составляющих русской семиотики по-разному может оцениваться исходя из нашего сегодняшнего состояния. Но мы должны окунуться в мир исходных представлений, достигнув элементов 'нулевого' с точки зрения возникновения семиотики времени. И тогда с несомненностью следует прикоснуться к проблеме религиозных оснований. Отторгнутый от привычных корней современный человек — отнюдь не образец того времени. Иной мир начала века имел иные законы. И в качестве примера мы начнем не с П.А.Флоренского, для которого уже значимой была религиозная семиотика, и не с В.С.Соловьева, который считается основателем всей русской религиозной философии. Наше рассмотрение мы начнем с Сергея Николаевича Булгакова (1871–1944), пытаясь показать, что в рамках его религиозной философии, софиологии (а в этом ряду окажутся и С.Л.Франк, и Л. П. Карсавин, и ряд других личностей) и стоит искать те общие теоретические интересы, которые затем могли реализовываться в виде частного анализа литературных текстов. 'Единая Истина чужда дискурсивному знанию' (Булгаков С.Н. Философия хозяйства // Сочинения: В 2-х т. — М., 1993. — Т. 1. С. 174), — писал в 'Философии хозяйства' этот мыслитель.
'Философия хозяйства' была его докторской диссертацией. Сам же путь С.Н.Булгакова передает название другой его книги: 'От марксизма к идеализму'. Объект данного исследования заключался в том, что 'явления хозяйственной жизни обладают качеством повторяемости или типичности' (Там же. С.268). Этот переход к типическому как единственно возможный одновременно несет в себе отрицательные последствия. 'Все индивидуальное погашается, умирает еще за порогом социальной науки, и туда не доносятся отзвуки непосредственной жизни, оттуда, как из-под колпака, наперед выкачан воздух. Индивидуум существует там не как тво
рец жизни и не как микрокосм, но только как социологический атом или клетка. (…) Всякая наука по-своему стилизует действительность, и все научные понятия суть продукты такой преднамеренной и сознательной стилизации, причем прообразом научности и здесь действительно является математическая стилизация действительности с превращением ее в мир геометрических тел и математических величин' (Там же. С.241).
Как следствие С.Н.Булгаков делает вывод о существенной неадекватности объекту принятых моделей научного описания. Они есть как данность, но они не отражают объект. Он пишет: 'Но если социальная наука держится на фикции, именно на заведомо неверном предположении о неиндивидуальности индивидуального, типичности и закономерности того, что по самому существу своему отрицает и эту типичность и закономерность, то и само существование ее становится проблематичным' (Там же. С.253).
Опираясь на представления православного христианства, эта группа исследователей занялась созданием софиологии. В нашем мирском измерении это как бы всеобщая структурность мира и человека, исходящая из существования Абсолюта. С.Н.Булгаков пишет: 'Природа человекообразна, она познает и находит себя в человеке, человек же находит себя в Софии и чрез нее воспринимает и отражает в природу умные лучи божественного Логоса, чрез него и в нем природа становится софийна. Такова эта метафизическая иерархия. Этим дается ответ и на вопрос о природе человеческого творчества. Человеческое творчество — в знании, в хозяйстве, в культуре, в искусстве — софийно' (Там же. С. 158).
Это — пронизанность Абсолютом, общехристианская идея:
'идея тварности мира; это есть утверждение, что мир не имеет своих корней в самом себе, что мир возник благодаря некоей надмирной силе' (Зеньковский В.В. Основы христианской философии. — М., 1992. С.123). Русская православная традиция активно добавляет сюда идею соборности. 'Соборное, сверхличное сознание не может оставаться только сверхличным, — оно становится необходимо и личным опытом, личным достоянием, оно опосредствуется в личном сознании' (Булгаков С.Н. Православие. Учения православной Церкви. — Киев, 1991. С.90). В целом эти две идеи налагают на мир как бы горизонтальную и вертикальную структур
ность, всеобщую взаимозависимость. Перед нами предстает качественно структурный мир.
Однако мир этом 'лишь потенциально софиен, актуально же хаотичен' (Булгаков С.Н. Сочинения: В 2-х т. — Т.1. С.163). С.Н.Булгаков отмечает: 'Мир удален от Софии не по сущности, но по состоянию. Хотя он и 'во зле лежит', хотя законом жизни является борьба и дисгармония, но и в этом своем состоянии он сохраняет свою связность, в нем просвечивают лучи софийные, отблески нездешнего света. Хаотическая стихия связана в мировое единство, облечена светом, в ней загорелась жизнь, и в конце концов появился носитель Софии — человек, хотя в своем индивидуальном и самостном бытии и вырванный из своего софийного единства, но не оторвавшийся от своего софийного корня' (Там же). Даже слова типа 'связность' передают эту сильную структурность мира. Причем христианская метафизика разработана достаточно сильно, например, зло не имеет особой 'сущности', оно есть только в личном воплощении (См.: Зеньковский В.Б. Основы христианской философии. С. 144).
Значимость подобных представлений поддерживается распространенностью их в среде интеллигенции. Это тоже один из реальных компонентов, который способствовал формированию семиотических идей в России. С.Н.Булгаков отмечал:
'Сколько раз во второй Государственной Думе в бурных речах атеистического левого блока мне слышались — странно сказать! — отзвуки психологии православия, вдруг обнаруживалось влияние его духовной прививки' (Булгаков С.Н. Сочинения: В 2-х т. — Т.2. С.307). У С.Н.Булгакова была даже статья с парадоксальным названием 'Карл Маркс как религиозный тип', впервые напечатанная в 1906 году. Здесь он подчеркивал, что религиозно нейтральных людей практически нет. Или, разбирая роман Ф.М. Достоевского 'Бесы', С.Н.Булгаков утверждает: 'Бесы' есть символическая трагедия. Но в то же время это существенно есть и русская трагедия, изображающая судьбы именно русской души. Говоря частнее, это есть трагедия русской интеллигенции, определенного духовного уклада личности. Для Достоевского, так же, как и для нас, прислушивающихся к его заветам, русская трагедия есть по преимуществу религиозная, —
