1115 вопросов священнику

Активное участие Л.Карсавина в евразийском движении в качестве идейного руководителя было внутренне подготовлено философией всеединства. Уже в книге Восток, Запад и русская идея (Пг.,1922) выдвигалась мысль о духовной синтезе православного Востока с культурой Запада. В статьях в газете Евразия (1928-29 гг.) он выдвинул в противоположность демократии принцип идеократии. В литературно-философском эссе Поэма о смерти (Каунас, 1931), написанном белым стихом, выразился духовный кризис, пережитый Л.Карсавиным после крушения евразийской утопии. Он на многие годы оставляет философско-религиозные занятия и возвращается к историческим исследованиям. Плодом его трудов явилась История европейской культуры (на литовском языке) (Каунас, 1931 -37; довел до 15 века).

В 1928 году Л.Карсавин переехал в Каунас и стал преподавать в местном университете. С присоединением советскими войсками Литвы к СССР, на него было заведено дело под шифрованным названием «Алхимик». Арестован он был 8 июля 1949 года. Пришло время испытаний. Еще в 1922 году за несколько месяцев до своего изгнания из отечества, Л.Карсавин писал: «Каждый из нас должен на свой собственный страх и риск, без постоянной благодатной помощи осмыслять христианскую истину так, как она дана ему в православии, и всемерно осуществлять эту истину в своей жизни. Задача, по-видимому, скромная, по существу безмерно-большая, ибо всякая деятельность религиозна. Необходим напряженный труд в тех узких границах, которые нам поставлены. Как христианская, деятельность каждого из нас не может и не должна быть насильственною, выражаясь в заговорах и выступлениях с оружием в руках, но, именно как христианская, она должна быть до конца правдивой, чуждою всякого лицемерно соглашательства и компромиссов. Иначе она станет лицемерным непротивленством Льва Толстого, лицемерным потому, что оно тайно рассчитывает на противление других. И, конечно, не следует скрывать от других и себя самого то, в чем усматривается сущность православия» (О сущности Православия). Л.Карсавин в лагере не только не «спрятал» своего православия, но и активно защищал. Узы переносил стойко. О последних двух годах его страданий мы имеем ценные воспоминания А.А.Ванеева (1922–1985) Два года в Абези. В лагере Л.Карсавин заболел туберкулезом. В письме от 27 мая 1952 года из Центральной больницы он писал А.А.Ванееву в зону: «Однако условия жизни довольно-таки тяжелые. В моем бараке и «палате» хозяйничают «блатные» (правда, еще сравнительно посредственные), которые терроризировали даже пугливого врача. Эти люди все время шумят, хохочут, бегают, сквернословят и больницу превратили в корчму. При удобном случае воруют. Вначале они и разные завистники наделали мне немало пакостей. Но сейчас все успокоилось» (А.А.Ванеев. Два года в Абези). Хотя тон письма был бодрым, но смерть уже приближалась. Это чувствовал отец Иоанн, с которым встретился А.А.Ванеев перед отъездом в Больничный городок, где находился Л.Карсавин.

«О. Иван одобрял мое предприятие и дал мне несколько напутственных советов. По его словам, в Больничном городке должен был находиться известный о. Петр, протоиерей, получивший образование в Духовной Академии. Знакомство с ним, по мнению о. Ивана, для меня могло быть интересным и небесполезным… После этого, поискав в своих многочисленных карманах, о. Иван достал залистанную и потемневшую от употребления записную книжку, в которой был Канон на исход души, и дал мне, чтобы я списал этот Канон.

— Сделай это не только на случай, — сказал о. Иван, — если кто-нибудь станет умирать. Этот Канон, написанный весьма сильными словами, хорошо иногда читать для самого себя, т. к. смертному человеку полезно иметь память о своей смертности. Третьего июня мне велели приготовиться к этапу». Л.П.Карсавин обрадовался прибытию А.А.Ванеева, который нашел, что больной выглядит сравнительно неплохо. Однако сам Л.П.Карсавин знал, что умирает. Но об исповеди не просил. Первым об этом заговорил с А.А.Ванеевым врач Шимкунас: «Однажды, вызвав меня, Шимкунас… сказал:

— Карсавин внешне довольно бодр, но процесс распространяется неумолимо. Дни его сочтены. Кстати, вы не говорили с ним о том, что пришло время пригласить священника для последнего напутствия?

Я понял, что этот вопрос и есть дело сегодняшней встречи.

— Мне и в голову не приходило говорить с Карсавиным об этом, — сказал я.

Шимкунас остановил наше хождение и, глядя мне в лицо, спросил:

— А сами вы как об этом думаете? Можно ли допустить, чтобы Карсавин ушел без исповеди? Когда человек умирает, ему нужна духовная помощь. Кроме того, через обряд подтверждается единство человека с Церковью.

Внутренне я не был убежден в том, что Карсавину действительно нужна духовная помощь. Я думал, что Карсавин сам лучше нас знает, что ему нужно и что не нужно. Но я вспомнил своих знакомых священников и точно понял, что в этом вопросе они на стороне Шимкунаса. Я сказал Шимкунасу, что, вероятно, он прав. Однако я не представлял себе, как отнесется к этому сам Карсавин, и тем более даже предположить не мог, что вокруг этого дела появятся всякие осложняющие его обстоятельства.

— Вам надо поговорить с Карсавиным, — сказал Шимкунас, — и надо найти священника. Вы знаете здесь кого-нибудь?

— Лично не знаю, — сказал я, — но мне говорили, что здесь, в Больничном городке, находится весьма уважаемый протоиерей о. Петр.

Шимкунас кивнул.

— Мне он известен. Что ж, обратитесь к о. Петру. Вы знаете, где его найти?

Я этого не знал.

— Его найти легко, — сказал Шимкунас, — он работает каптером… Вечером следующего дня, придя к Карсавину, я сказал ему, что в этом лагере есть священник о. Петр, человек весьма уважаемый, с академическим образованием…

— Если вы хотите, — сказал я Карсавину, — можно попросить о. Петра, чтобы он пришел к вам. Может быть, он вам понравится. Может быть, вы захотите исповедаться ему, поскольку через обряд подтверждается единство человека с Церковью.

Я говорил все это как бы от себя, но Карсавин, посмотрев в мою сторону чуть лукаво, уверенно сказал:

— Вижу, вас подослал с этим разговором Владас. Он, как врач, знает, что пришло время мне приготовиться. Он добрый человек. И об о. Петре я слышал. Но разве обязательно нужен о. Петр или кто- нибудь другой? Что изменится от этого? Умирая, человек соединяется с Богом. Бог сам знает, как нужно все устроить.

Когда я передал этот разговор Шимкунасу, он твердо сказал:

— Нужно уговорить Карсавина. Никто не сможет сделать это, кроме вас.

Возможно, этими словами он хотел удержать меня на своей стороне. Но этого уже не требовалось. Сделав один шаг, я был вынужден сделать второй.

Придя на другой день к Карсавину, я сказал ему, что подумал о некоторых своих знакомых из православных. Всем им свойственна известная щепетильность в отношении формы, через которую выражает себя церковность.

— Я понимаю, — сказал я, — что нехорошо быть назойливым. Конечно, один Бог знает, как нужно все устроить. Но разве не может быть, что через нашу назойливость Бог что-то и устраивает?

Карсавин молчал. Я подумал, что он и на этот раз ответит отказом. Но он ответил согласием.

— Я понимаю, вы настойчивы потому, что любите меня, — сказал он, — хорошо. Пусть будет, как хотите вы и Владас. Пригласите ко мне о. Петра.

Тогда, чтобы быть до конца полезным, я сказал:

— Для исповеди вам понадобится Пятидесятый псалом. Хотите, я напишу его для вас?

— Я его помню, — сказал Карсавин, посмотрев на меня. И этот его взгляд, как мне показалось, был чуть укоризненным….

Войдя с крыльца об одну ступень через незапертую наружную дверь, я оказался в темном и довольно душном коридорчике, на ощупь нашел дверь, которая, по моему расчету, должна была принадлежать комнате с угловым окном, и постучался.

— Войдите, — сказали мне оттуда….