только когда чуть не наехали на них. Они понуро стояли под падающим снегом.
— Это шериф, — сказал Джил. — Ризли! — И затем: — Мать честная, да это ж Кинкэйд!
И верно, с перевязанной головой, несколько осунувшийся, но в общем такой, как всегда: спокойный, дружелюбный и явно чувствующий себя неловко. С ним рядом еще трое: Тайлер, Дрю и прыщавый конторщик Дэвиса Джойс. Судья был красен как свекла и говорил, захлебываясь от негодования, но слова, долетая до нас сквозь снег, звучали отрывисто и глухо.
— Это преднамеренное убийство, иначе не назовешь! Я вас, Тетли, предупреждал неоднократно, и Дэвис предупреждал, и Осгуд! Вы все нас слышали; все были предупреждены. Правого суда вы добивались, да? Ну так, Богом клянусь, вы от него теперь не уйдете, от настоящего суда! Все вы до одного находитесь под арестом по обвинению в убийстве! Мы дадим вам возможность на собственной шкуре испытать, так ли уж медленно действует законный суд!
Ему никто не ответил, я, по крайней мере, не слышал.
— Господи, — сказал Джил. — Чувствовал я: что-то не так. Знал, надо подождать. Все эта скотина Тетли…
Теперь всякий на Тетли будет валить. Я промолчал.
Шериф глядел сурово, но не в пример Тайлеру языком не молол. Невысокий, коренастый, с седыми моржовыми усами и черными кустистыми бровями, он был в теплом овчинном полушубке с поднятым воротником. Глубоко сидящими голубыми глазами он посмотрел по очереди на каждого из нас. Никто, кроме Тетли, не пытался выдержать его взгляд, но и тому не больно-то удалось.
Заставив нас опустить глаза, он сказал что-то судье, что именно, мы не расслышали. Судья раскудахтался было, но когда Ризли и на него глянул в упор, кудахтанье тут же прекратилось. А судья снова угрожающе посмотрел на нас и принялся выпячивать и вытягивать нижнюю губу, издавая при этом какой-то неприятный чавкающий звук.
Ризли некоторое время посидел в седле молча, будто сосредоточенно обдумывал что-то, но ни на секунду не спуская с нас глаз. Наконец он поднял глаза, уставился поверх голов на падающий снег и проглядывающие сквозь него молочно-голубые тени деревьев, и сказал:
— Я никого из них не узнал. Мы разминулись в метель, а я очень спешил.
— Но это же тайный сговор, Ризли, — поднял было голос судья, еще больше наливаясь краской. — Довожу до вашего сведения, что я не…
— А вы что предполагаете делать? — перебил Ризли, в упор глядя на него.
Судья завел высокопарную речь относительно доброй славы нашего края и всего штата и о том, что подобные нарушения правовых норм могут сильно подпортить им с Ризли репутацию. У него ничего не получилось. Все только ждали, когда он замолчит. Против всех ему без Ризли было не выстоять.
Только он начал всерьез распаляться, Ризли сказал:
— Меня даже не интересуют зачинщики. Никому не было надобности ехать, если он того не хотел. — Затем продолжал уже другим тоном, будто кончил несущественное вступление и перешел к делу:
— Мне нужно девять человек для уполномоченного отряда.
Мы все вызвались. Все устали и вдоволь наохотились за людьми, и насудились, но чувствовали: он дает возможность искупить как-то свою вину. Даже Тетли вызвался, но Ризли его игнорировал, Мэйпса он тоже обошел. Однако, взял Уайндера и, значит, Гэйба Харта, взял Мура, взял он и Фернли, после того как иссверлил его взглядом, Кинкэйд при этом приободрился. Он чуть-чуть улыбнулся, приподнял руку в знак приветствия Фернли. Фернли распрямился, будто ему полжизни вернули. Фернли был хоть и злой человек, но честный. Может, в тот момент он не особенно одобрял Ризли, но себя одобрял и того меньше.
Отобрав свою десятку, Ризли велел остальным ехать по домам.
— Давайте беритесь за свои дела, — сказал он. — Не собирайтесь вместе компаниями. Если вас будут одолевать вопросами, говорите просто, что этим делом занимаюсь я со специально подобранным отрядом. Всех ртов не позатыкаешь, но будет куда меньше шума, если вы не станете встревать в разговоры. Никто этих людей знать не знал. — Он обернулся к судье и сказал умиротворяюще: — Приходится действовать так. Ничего не поделаешь…
— Может быть, может быть, — пробормотал судья. — Тем не менее… — начал он и сник. В сущности, так ему спокойнее. На счет него можно было не волноваться.
Ризли и Дрю пробились сквозь нашу толпу, избранные потрусили за ними. Остальные начали потихоньку двигаться домой. На этот раз Тетли пришлось ехать в одиночестве. Но он был человек железный; лицо не выражало ничего, даже усталости.
Дэвис остановил Ризли и Дрю. Он как-то странно мялся и мямлил, то ли от усталости, то ли оттого, что немного умом тронулся. Разговаривая с ними, он крутил поводья, иногда рывком растягивая их во всю длину, а то, вдруг запнувшись, все тем же немощным жестом тер лоб и глаза. Поспрашивав, Дрю добился наконец, что по какой-то малопонятной причине, а скорее под настроение Дэвис решил, что ему не следует отвозить письмо жене Мартина. Он хотел, чтобы отвез Дрю. И чтоб женщину в помощь жене Мартина искал тоже Дрю; по-видимому, эта просьба запала ему в душу больше всего, он ее несколько раз повторил, упирая на то, что надо искать женщину немолодую, имевшую детей, несварливую. И твердил: Дрю должен понять, почему он, Дэвис, не может сам доставить письмо.
По лицу Дрю видно было, что он этого не понимает. Большой, плотный, сероглазый, загорелый, с окладистой каштановой бородой, в сером сюртуке и испанском сомбреро с серебряными наконечниками в виде тонких витых раковин на концах шнурка, он курил тонкую мексиканскую сигару и, разговаривая, не вынимал ее изо рта. Отнесся к просьбе с некоторым нетерпением, думая лишь как бы получше со всем этим разделаться. Ну, понятно, он не видел того, что видели мы. Но вообще-то он не был совсем уж бесчувственный: когда Дэвис спросил, правда ли, что он продал коров Мартину, таким тоном, словно ответ имел существенное значение лично для него, Дрю сказал, хоть и не сразу:
— Правда. Вот бедняга. Уж лучше б не продавал. — И прибавил: — Не доводит до добра нарушать заведенный порядок. Можно иной раз кого и в заблуждение ввести. — Поведение Дэвиса явно казалось ему странным, однако, он взял письмо и кольцо, и обещал, если сам не сможет, отправить с доверенным человеком. Обещал также послать женщину, которая действительно окажет помощь, а не ограничится соболезнованиями. Поскольку Дэвис не унимался — как педант, который, находясь при смерти, никак не может вспомнить, все ли его дела приведены в порядок, — в ответах Дрю начало проскальзывать раздражение. Тем не менее он подумал и о том, о чем Дэвису не хотелось самому спрашивать.
— Я, конечно, верну его жене деньги, которые он уплатил за коров, — сказал Дрю нетерпеливо, снимая тяжелый груз с души Дэвиса. — Деньги при мне, я даже не успел домой заехать. — Он уже собрался уходить, но посмотрел в упор на Дэвиса и отважился высказать свое мнение по поводу того, что, строго говоря, его не касалось: — Вам бы отдохнуть надо. Полно себя мучить. Насколько я слышал, вы сделали все, что было в ваших силах, а теперь уж ни вы и никто другой горю не поможет…
Дэвис посмотрел на него так, будто это у Дрю, а не у него самого ум за разум зашел. Но промолчал и только кивнул.
Ризли подал своему отряду знак, поехали, мол, и они не спеша двинулись цепочкой по заваленной снегом дороге. Доехав до просеки между высокими соснами, перешли на рысцу и наконец скрылись из вида, пропали за плотной снеговой завесой. Здесь, на поляне стало уже совсем светло.
— Наверно, это все-таки та, вторая компания была, — сказал Джил.
— О чем ты? — спросил Дэвис.
— Да о тех людях, про которых Смол с Кэрнсом говорили.
— А-а. Да, надо полагать…
Когда мы повернули лошадей, Джил сказал:
— Что там у них опять происходит, будь они неладны?
На поляне оставалось не более полудюжины всадников. Все они собрались на краю обрыва, под которым ревел поток. Две лошади были без седоков, одна из них, вороная, принадлежала молодому Тетли.
Мы тоже подъехали к обрыву и заглянули вслед за остальными вниз. Снизу, по крутому откосу взбирались Джералд и Смит. Они одолели уже примерно половину подъема, с трудом карабкаясь по снегу среди обрывающихся камней, оскользаясь на прошлогодней хвое. Смит обнимал парня одной рукой, а другой хватался за кусты, за молодые деревца, за все, что попадало под руку. Парень, по- видимому, был цел и невредим, просто не желал лезть наверх сам. Спаркс сошел с лошади и спустился им на помощь. Теперь Джералда тащили вдвоем, спотыкаясь и скользя, парень же только ноги волочил и даже за спутников не хотел держаться.
Когда они выбрались наверх, оказалось, что он отлично может стоять на ногах. Спаркс не снимал руки с его плеча.
— И как вы могли такое надумать, молодой господин? — Спаркс старался хоть как-то расшевелить парня, а заодно и утешить. Намерение Джералда сильно испугало его. И другие были напуганы. Только все очень устали и восприняли это не так остро, скорее возмутились.
— Совсем спятил, — сказала Мамаша.
Джералд промолчал. Он стряхнул руку Спаркса, медленно подошел к своей лошади и с усилием сел в седло.
— Ты за ним приглядывай, — продолжала Мамаша. — Он что-то совсем не того. Револьвер у тебя? — спросила она Смита.
Смит показал револьвер.
— Оболтус несчастный! — сказал он, приосанившись. — Еще немного, и я бы опоздал. Вы, может, думаете, обрыв не такой уж крутой, — бахвалился он. — И не такой уж скользкий. Я так покатился вниз, думал, в воду угожу.
— Да никогда б он этого не сделал, — сказал один из объездчиков, худощавый мужик средних лет с длинным тонким носом и тонкими
