яичников, из мочевого пузыря, из шеи, из позвоночника, из синих жил, из красной крови. Спаситель с крестом. Спаситель над нечистой силой победитель. Уходите, сатаны, с раба Божьего Сергия. Уходите нечистые духи на все четыре стороны. Аминь. Аминь. Аминь… Не я лечу, не я заговариваю, а Божья Матушка. Она лечит, умывает, заговаривает, Господа Бога на помощь призывает с Ангелами, с Архангелами, с Небесными Силами, с Господней зарей, с вечерней звездой. Михаил Архангел шел с небес, нес на голове животворящий крест… — то шептала, то говорила громко нараспев, иногда крестила воду. Порой, казалось, что она уже дремлет и только продолжают шевелиться губы, повторяя давно заученное. — Поставил этот крест на каменном полу и оградил железными штыками, запер тридцатью тремя замками и все под один ключ. И отдал ключ Пресвятой Божьей Матери во правую руку. Никто эти замки не откроет, никто раба Божьего Сергия не испортит ни в жилье, ни на пиру, ни в пути…
Потом вдруг неожиданно и резко встала, словно не старушка, а молодица. Снова перекрестилась.
— Теперь умойся этой водой да стакан выпей. Затем ложись спать. Вечером поедешь домой. Дам тебе еще отвары трав для тебя, и Андрюше в больницу снесешь. Трава — она и здорову не повредит.
Вечером я проснулся, как будто родился заново.
На сердце и на душе было легко и радостно. Ни болей, ни тревог, ни страха, и какое-то необъяснимое чувство бесконечного и прекрасного впереди. Я возвращался на станцию с блуждающей улыбкой на лице (только сейчас понял, как это выглядит). Наверное так, радуясь всему на свете, ходят по миру безобидные деревенские дурачки.
Сэм Дэвилз нашел меня у Елены. Он звонил из Москвы. Выражал искреннее огорчение моим «самоувольнением», пытался делать какие-то предложения, интересовался состоянием здоровья и даже спросил про Андрея.
— К сожалению, вам придется нести материальную ответственность за нанесенный компании ущерб посредством ПЭВД. У Вас будут изъяты квартира, автомобили, Ваши счета в банках будут закрыты…
— Да и хрен с ними! — рядом стояла Лена, и мне не хотелось с ним долго разговаривать.
— Кроме того, хочу Вас предупредить, — как ни в чем ни бывало продолжал мистер Дэвилз, — что теперь компания не несет ответственности за Ваше душевное равновесие и состояние вашего здоровья.
— Можете быть спокойны. Я чувствую себя прекрасно, на душе у меня спокойно и радостно, и из окна я выбрасываться не собираюсь. А сейчас, извините, я тороплюсь, — и положил трубку.
В комнате еще некоторое время висела тревога. Дэвилз явно звонил напомнить, что счеты со мной не закончены. Высказывать прямые угрозы после того, что я узнал об «Америкэн перпетум мобиле», не имело никакого смысла.
— Может быть мне пойти с тобой? — предложила Лена.
— Нет, мне хочется одному.
С тех пор, как демонстрации перестали быть обязательными, а митинги изрядно поднадоели, я впервые видел столько людей, собравшихся вместе. Как скала возвышался в свете прожекторов Знаменский собор из волнующегося людского моря.
Серая цепь милицейских фуражек не выдержала волнения этого моря и рассыпалась на отдельные буйки и рифы. Но это был не натиск митингующих, нечего было опасаться — народ качнулся навстречу открывшимся Дверям храма. Вслед облакам устремился Благовест, и к народу вышел празднично одетый Владыко. В живом коридоре, где стеною стояли казаки, он возглавил крестный ход кругом храма. В запели: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Теби славити».
— Привет американским шпионам. — Тяжелая рука легла мне на плечо. Такую неуместность мог сказать только один человек, на которого я не стал бы обижаться.
— Я не думал, что преподавателей высшей школы милиции гоняют в оцепление.
— И даже, случается, в патруль по улицам, — подтвердил Иван. — Но, честно говоря, здесь я по собственной инициативе. Епископ не каждый год служит. Ты, кстати, ближе его видел?
— Нет.
— Потом поближе пробьемся. Так и быть, власть тебе посодействует. Кстати, он будет тут целую неделю служить.
— Светлую Седьмицу.
— Во-во. Между прочим, сегодня совпадение трех праздников.
— Солидарность трудящихся, а третий-то какой?
— Да ведь на первое мая Вальпургиева ночь бывает, товарищ историк. У сатаны сегодня свой праздник. Ты посмотри, какой на небе Армагеддон, вряд ли к утру расчистится. Где, интересно, в такую ночь вся нечисть собралась?
— Если ты о погоде, то циклон где-то над Екатеринбургом.
Упоминание сатаны и нечистой силы в таком месте и в такое время отвлекло от общего праздника. С порывом холодного ночного ветра принесло обыденную мирскую тревогу, какие-то суетные мысли вторили ей. Но тут же отбросило их в небо рванувшееся под купола:
— Воистину воскресе!!!
— Христос воскресе! — поздравлял и радовался священник.
— Воистину воскресе! — отвечало людское море. И волна поклона проносилась по нему в сторону пастыря. И пели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Иван выполнил обещание: мы смогли пробраться поближе к епископу, и я разглядел его. Просветленное радостью великого праздника лицо Владыки, казалось, имело совершенно детское выражение. Особенно глаза, из которых лучились доброта. Небольшая реденькая бородка нисколько не убавляла детскости этому лицу. Было заметно, как он хочет увидеть всех, ответить всем, кто направлял к нему жаждущие взоры. Наверное впервые я увидел духовность на лице человека и увидел всеобщее желание соприкоснуться с ней, и сам его испытал.
И вместе со всеми я перекрестился, и до сих пор не знаю — можно ли это было делать мне — некрещеному. И если тогда было немного стыдно и неловко, то теперь стыдно за то, что сделал это украдкой. Словно в ответ на это движение свет двух прожекторов пересекся над звонницей, и в темном плывущем небе несколько минут виднелся крест.
Сэм Дэвилз оказался банален, как киношный советский мафиози.
Их было трое, и я ни на секунду не сомневался, что это, так или иначе, посланцы мистера Дэвилза. Скромные труженики «Америкэн перпетум мобиле» — рыцари плаща и кинжала. Ан нет! Рыцари кожаных курток, узнаваемые по толстой рельефной шее, переходящей в бритую и пустую голову. Каждый из них весил по центнеру. Вот они — сыновья Ильи Муромца — чудо-богатыри, у которых никогда не хватит ума и памяти на осознание этого родства.
Был второй час вальпургиевой ночи, а я был всего в трех кварталах от Знаменского собора. Его колокола звонили совсем рядом.
Я даже себе не смог объяснить того, что не испытывал и маленькой толики страха. Лишь было какое-то всепоглощающее сожаление, и в нем таяли все чувства, обрывки судорожных торопящихся мыслей и соображений. Пожалуй, я мог неплохо убежать или, как бы то ни было, сопротивляться, во всяком случае — закричать, но даже не попытался сделать ни того, ни другого, ни третьего.
Теперь мне кажется, я хотел им что-то сказать, и именно эта мысль угасла на полуслове вместе с первым ударом. В руках одного из них оказался кусок арматуры, как будто им не хватило бы трех пар рук и ног. Они не посчитали нужным объяснять мне причину нападения и только матюгались раз от разу, нанося уже ненужные удары.
Когда раздался выстрел и один из них упал, я видел все это сверху. Я видел, как Иван всадил в живот пулю второму и только потом выстрелил в воздух (так, вроде бы, полагается — сначала в воздух: «стой, стрелять буду», а затем — на поражение). Если какой-нибудь докучливый следователь будет потом разбирать дело о правомерности применения табельного оружия, данным свидетельством пусть себе голову не забивает. К этому времени я был уже мертв, и в свидетели по земным меркам не гожусь. Да и как
