переложил в его ладонь брусок, привстал на мысочки и поднес к его глазам свою руку, чистую, не заклейменную позором, а затем развернулся и показал ее кудеснику.
— Чист перед богом и людьми, — подтвердил старик и показал на первую пещеру: — Иди туда, сейчас тебя накормят и промоют рану.
— Мне надо домой, — отклонил раненый.
Такой ты не доберешься, свалишься по дороге, а мертвый всегда виновен, — и кудесник чуть громче добавил: — да и плыть не на чем, перевозчик не скоро вернется.
Услышав эти слова, перевозчик оттолкнулся рукой от берега и поплыл на восток, где его уже ждали.
— Здесь он! — послышался злобный мужской голос. — Вон чалая кобыла бирюка — руки-ноги ему б пообламывать, чтоб не помогал гаденышам!
— На остров поплыл, — произнес другой мужчина, судя по голосу, старше и степенней, — подождем, как Белбог с ним решит.
— Нечего ждать! Виновен, смерть ему! — крикнул третий, молодой, наверное, ровесник раненого. — Перевозчик, где ты там?!
— Сейчас буду, — отозвался перевозчик, подгребая к берегу.
— Плывем на остров, — произнес первый мужчина.
— Мы здесь подождем, — сказал второй.
— Струсили?! — крикнул третий.
— Язык придержи, щенок! Нам бояться нечего, но и судить не дано. Как Белбог решит, так и будет, — ответил второй.
К воде спустились двое, видимо, братья, уж больно похожи: жилистые, рыжебородые, со вздернутыми носами на конопатых лицах, одетые в темно-коричневые кафтаны, куньи высокие шапки и юфтевые сапоги, один лет тридцати четырех, подслеповато щуривший глаза и вооруженный коротким мечом, второй лет на двенадцать-четырнадцать моложе и с кистенем в левой руке.
— Оружие оставьте, — произнес перевозчик.
— Не указывай! — рыкнул на него старший из братьев и, чуть не перевернув лодку, сел посредине ее.
Младший устроился на носу, спиной к перевозчику, и наготовил кистень, будто уже добрались до цели, сейчас надо будет быстро выпрыгнуть и ударить врага. Тяжелая восьмиконечная звездочка, свисающая на цепи с рукоятки кистеня, занырнула наполовину в воду, напоминая блесну.
— Греби быстрее! — прикрикнул младший. Перевозчик поплыл к центру озера, загребая поочереди с левого и правого бортов. Плыли молча. Старший подвигал ногами, пытаясь пристроить их так, чтобы сапоги не мочила вода, плескающаяся на дне лодки. Пристроил-таки, но сидеть стало неудобно, да и воды становилось все больше, потому что легко переплескивалась через борта, возвышающиеся над ней всего на пару пальцев. Тогда он поскреб носками ярко-зеленую поросль водорослей, будто от них и шло самое неудобство, поставил на очищенные места подошвы и взял ковшик, намереваясь вычерпать воду. Зачерпнув пару раз, понял, что мороки будет много, а сапоги и так уже мокрые, отшвырнул ковшик, рассерженно поглядел на перевозчика. Тот опустил руку за борт, повертел туда-сюда, пробуя воду. Попробовал и старший из братьев.
— Ух, холоднючая! — удивленно произнес он и вытер руку о полу темно-коричневого кафтана.
Перевозчик сделал несколько гребков с правого борта, отложил весло, вглядываясь в туман впереди. Вода с тихим плескотом билась о борта, стараясь перепрыгнуть через них. Порой ей удавалось это, особенно, когда кто-нибудь из братьев шевелился.
— Чего не гребешь?! — сердито крикнул младший, обернувшись и пытаясь разглядеть в тумане перевозчика.
— Приплыли.
Лодка носом ткнулась в мокрый камень, темным пнем выпирающий из воды.
Младший брат перебрался на него, помог развернуть лодку, чтобы старшему было удобней вылезти. И впервые увидел лицо перевозчика — лицо идола, неумело вырубленное из светло-коричневого дерева и словно облепленное коричневыми червячками, безбровое и безбородое. Рука перевозчика дотронулась до звездочки кистеня, повертела, попробовала на вес. Младший брат выпрямился и как бы вырвал свое оружие из чужих рук. Вслед за старшим он переступил на другой камень, пошире и повыше, с него — на темный скалистый берег — и слился с ним, не разглядишь в тумане.
— Эй, перевозчик, куда тут идти? — послышался голос старшего.
— Прямо по тропинке.
— Попробуй найди ее!
— Вот она, — нашел младший.
Перевозчик взял ковшик, начал вычерпывать воду. Выливал за борт как можно тише, чтобы не пропустить ни звука из происходящего на острове.
— Ох! — воскликнул вдруг младший брат.
— Чего?
— Думал, человек, а это камень!
— Меньше думай, сначала бей.
Братья замолчали, затихли и звуки их шагов.
— Чего опять?
— Тропинка раздваивается, видишь? — сообщил младший.
— Ну-ка… Ага, точно. И кости какие-то валяются.
— Череп. Человеческий.
— Ага… Ну, ты иди туда, а я в эту сторону. Как увидишь его, сразу меня зови.
— Сам справлюсь! — хвастливо сказал младший брат. Голоса опять стихли, не слышно было и шагов наверное, дальше тропинка была покрыта мхом. Через какое-то время тишину вспорол короткий, свистящий звук, затем что-то твердое ударило по мягкому — и кто-то зарычал от боли. Еще удар — и закричал младший из братьев, отчаянно и жалобно: — Бра-ат!..
Послышался то ли стон сквозь зубы, то ли рычание наполненным ртом, то ли хрипение; звякнул меч, упавший на камни.
Перевозчик подождал немного, затем перебрался на камень-пенек, положил на него весло, придавив им конец веревки, привязанной к носу лодки, и бесшумно пошел в глубь темного острова, осторожно ступая по влажным камням.
Вернулся он с двумя парами юфтевых сапог, двумя соболиными шапками и темно-коричневыми кафтанами, испачканными кровью, кистенем и мечом в ножнах. Замыв кровь на одной из шапок и кафтане, прорезанном на груди, положил добычу на дно лодки в носу, оттолкнулся веслом от камня-пня и поплыл на юг.
Александр Чернобровкин
ЯРЫГА
Дождь давно закончился, однако с крыши стояльной избы еще падали тяжелые капли, глухо разбиваясь о землю и со звоном — о воду в бочке со ржавыми обручами, что стояла рядом с крыльцом, раздолбанным и почерневшим от времени, лишь вторая снизу ступенька была не стертой и светлой, желтовато-белой, словно вобрала в себя чуток холодного пламени, которым с новой силой, омывшись, горели листья кленов, растущих во дворе кабака, а воздух был настолько пропитан влагой, что, казалось, не пропускал ни сероватый, жидкий свет заходящего солнца, как бы залепленного комковатыми тучами, ни