Мес никак не мог прийти в себя.
— Я же помог ему! — восклицал он. — Помог ему! Ты хорошо поступил, что не стал Архонтом, Пиль, но сейчас тебе это уже не поможет.
— Меня ему не поймать.
— Тебя — да. А другие? Они более уязвимы… Ты знаешь дорогу отсюда?
— Нет. Но ведь все Вихрящиеся Миры — соседи друг другу. Думаю, как-нибудь выберемся.
И они покинули белое палаццо несбыточных снов.
Я хотел бы, да, хотел бы, Чтоб рука моя нагая, Неизбывно-человечья, Налилась бы жгучей силой, Твердокаменною стала б, И тогда б я той рукою Твердокаменной своею Бил по голове, покамест, Кровью, волосом залеплен, Не пробил бы постепенно Дырку в черепе ненужном. Чрез дыру эту большую Я перстом паучье-цепким В недра сущности ворвался б И принялся им крутить бы В мозге, мыслях и кровище. Забурлил, заволновался Котелок пустых желаний, Извергать парами начал Яд сомнений, соль разлуки, Желчь и морок дружбы тщетной, И любви порочной сахар, Одинокий дым свершений, Веры страшную химеру, И победный призрак страха. Соль сомнений, яд разлуки, Желчь любви, тщету порока, Одиночества химеру С ароматом нафталина, — Все смешал я жестким пальцем, Обуянный разрушеньем, С криком громким в бой кидаясь, Идеалам изменяя И плюя на прах закона. Все расставил в голове я По местам своим исконным. А потом я полной горстью, В прошлом щедрой на даренья, На тяжелый мрамор гладкий Ляпнул б первую добычу — Кровомозга сгусток жуткий, Кляксой красною бы ставший, Раз, другой, — и так, покамест Котелок вечно болящий До дна вычерпан не будет. А затем — короткой скалкой, И привычной, и удобной, В блин кровавый все расплющить — Соль любви, тщету разлуки, Химеричный призрак счастья, Ледяной песок измены, Отвращенье первой ночи, И напрасный веры пламень, И смиренный рев молитвы, И поганый ужас смерти, И фонтаны, и прозренья, Что приходят мутным утром, Винных грез итог понятный, И так дальше, и тем больше, Чтобы голова пустая С этим новым состояньем Пообвыклась бы немножко. Блин кровавый тощ и дырчат. Прокатить еще раз скалкой — И готов к употребленью. Скалку в сторону, один раз Загнут левый уголочек, Загнут правый уголочек, Сложен пополам любовно Мерзкий блин тщеты и тлена — Превратился он в журавлик Безобразный, но летучий. Ветер вечности поднялся, Небосклон судьбы стал хмурым. Прянул с места мой журавлик, Полетел, расправив крылья, Полетел, вихляясь, корчась, Скрылся прочь. Град богов, семивратные Фивы, в который уже раз распахнули свои врата Месу, врата невидимые и недоступные, но от этого вовсе не перестающие быть реальными. И он вошел, как когда-то входил в Фивы некто сфинксоборец Эдип — победителем и будущим властелином-царем. Но совсем не предвкушение вожделенной награды ощущал Мес, возносясь на лифте к себе на последний этаж, поднебесную конуру в концерне «Олимп». А чувствовал он жуткое сосание пустоты, облекшей сердце, — пустота такая возникает
