Прошло вот уже три часа с тех пор, как майор Миронов, не выпуская сигареты изо рта, прикуривая одну от другой, крупными шагами мерил узкое пространство служебного кабинета, и эта возбужденная ходьба вовсе не входила в привычки всегда спокойного и сдержанного майора. Причиной тому послужило полученное сегодня утром новое дело. Было в нем нечто странное, не укладывающееся в рамки обычных уголовных преступлений.
Накануне майор уголовного розыска Игорь Миронов передал в прокуратуру только что законченное им дело об убийстве. С самого начала там все было ясно. В припадке патологической ревности подвыпивший муж зарубил топором собственную жену и сам признался в содеянном. У следователей создалось впечатление полной невменяемости убийцы. Приговор суда можно уже предсказать заранее.
С гордым чувством исполненного долга явился сегодня он на работу, с удовольствием выкурил обычную свою утреннюю сигарету и неторопливо принялся за просмотр донесений. Итак. Справки по делу о мошенничестве можно пока отложить, там возникли серьезные осложнения и необходима консультация областного прокурора. Дальше. Два самоубийства раскрыты, и вердикт по ним вынесен. Что-то много стало в последние годы суицидов, можно подумать, людям хором надоедает жить, и они спешат свести последние счеты с бренным своим существованием.
Следующая папка оказалась совсем тоненькой. Наверху стоял гриф «Принять к производству». Внутри лежала одна-единственная бумажка — протокол допроса штатного работника собеса Петра Петровича Сидорова. Миронов прикурил очередную сигарету, присел к столу и взял в руки папку, чтобы еще раз ознакомиться с написанным.
Дело было так.
Четвертое число каждого месяца издавна считается пенсионным днем, когда старички и старушки получают свои кровные. В тот день Петр Петрович обошел целую улицу в Пролетарском районе, а так как человек он был уже пожилой и болезненный, то сильно устал. «Зайду еще по одному адресу, и домой», — решил он и стал подниматься на третий этаж последнего на сегодня дома. Дверь открыла сухонькая старушка. На вид ей казалось не меньше семидесяти. Суетливо вытирая фартуком мокрые руки, она заметалась в поисках паспорта. На ходу доставая из портфеля папку с деньгами и ведомостями, Петр Петрович тщательно вытер ноги об полосатый коврик у двери и прошествовал в кухню.
И тут он увидел это. Испуская аппетитный запах, на плите что-то с шипеньем жарилось. Здесь же на столе лежала окровавленная разделочная доска и старательно обрезанная кость. Именно эта кость и смутила работника собеса. Глаза его медленно полезли на лоб, а челюсть отвалилась вниз. Сначала Петр Петрович не сообразил, что к чему и никак не мог поймать ускользающую мысль. Он стоял и присматривался, тупо соображая, какое животное закололи к обеду и кому может принадлежать эта странной конфигурации кость. Определенно, не говядина, не свинина и даже не баранина. Но что?
В этот момент разъяренной фурией ворвалась получательница и зло прошипела: — В комнату пожалте!
И сказано это было так свирепо, в глазах старушонки дрожала такая злость, что Петр Петрович опрометью выскочил из кухни в прихожую и не помнил, как отсчитал деньги. И только на улице его осенило. Ну конечно, кость эта не говяжья, и не свиная, и не чья-либо иная. А видел он истерзанную ножку годовалого младенца. Петру Петровичу казалось, что он успел рассмотреть исковерканные и переломанные фаланги тоненьких детских пальчиков. Волосы встали дыбом на голове бедного работника собеса, и он схватился за сердце.
Кое-как засунув папку с ведомостями в портфель, он бегом бросился в милицию.
Понятно было недоверие работников прокуратуры. Сначала решили, что податель заявления просто пьян, либо внезапно повредился в рассудке. Но работник собеса упрямо стоял на своем, с каждым новым вопросом вспоминая мельчайшие подробности увиденного. Слова его записали в протокол и, пообещав сделать все возможное, отпустили. Сидоров ушел, недоверчиво бормоча себе под нос нелестные слова в адрес милиции. В тот же вечер на квартиру пенсионерки Саломатиной под предлогом проверки водопроводных труб был отправлен оперативный работник. Ему удалось мельком заглянуть даже в хозяйский холодильник, но ничего подозрительного он не обнаружил.
Таким образом дело попало на стол майора Миронова лишь для того, чтобы он поставил на нем резолюцию «в архив». Но что-то не позволяло майору завершить неудачно начатое расследование. И он отложил папку в сторону с серьезным намерением самолично перепроверить факты.
Причиной, побудившей майора Миронова столь озабоченно отнестись к необычному сообщению работника собеса явилось происшествие, случившееся аж полгода назад и оставшееся нераскрытым. Тогда бесследно исчез шестилетний сын его лучшего друга. Майор сам занимался расследованием, но самые тщательные поиски ни к чему не привели. Ребенок словно сквозь землю провалился. Тогда-то, в процессе работы и выявились некоторые весьма удручающие факты.
Оказывается, за последний год в городе пропало свыше трех тысяч человек, причем семьдесят процентов из них дети. Из этих семидесяти процентов живыми или мертвыми найдено лишь двадцать. Куда исчезли остальные полторы тысячи детей? Тогдашнее дело было приостановлено за отсутствием улик. Теперь майор счел нужным заняться им снова. И не только этим.
Миронов начал с того, что заново ознакомился с прошлогодними фактами. Шестилетний Витя Абраменко гулял во дворе около восьми часов вечера. Его видели сидящие всегда в это время на лавочках у подъездов соседи. Наконец, за полчаса до исчезновения его с балкона окликнула сама мать, зовя сына ужинать. Но домой ребенок так и не поднялся. На опросе несколько человек единогласно показали, что видели Витю Абраменко, когда тот, погнавшись за собачкой, заворачивал за угол дома. Похоже, обратно он не вернулся. После этого никто больше ребенка не видел. Посторонних мужчин и вообще подозрительных личностей поблизости не заметили. Дворик маленький, и появление незнакомого человека сразу вызвало бы подозрение. Но тем не менее мальчик исчез. Таковы факты.
Миронов снял трубку, вызвал к себе помощника и попросил принести ему все дела об исчезновении детей за последний год. Набралось столько папок, что все не уместились на столе и пришлось сложить оставшиеся в кресло. Просмотр их занял у Миронова почти три дня. За это время бывшая некогда тонкой папка с делом работника собеса распухла до солидных размеров. Тогда майор приступил к сопоставлению открывшихся его взору фактов.
И получилось следующее. В основном обращало на себя внимание время исчезновения. Это происходило либо утром, когда дети гуляли без родительского присмотра или вечером, когда их приводили из садиков. Далее. Возраст пропавших колебался от четырех до шести-семи лет, причем основной пик приходился именно на дошкольников.
Второй тип пропавших — младенцы до года. Эти исчезали вместе с колясками. Обычно жертвами становились легкомысленные мамаши, беспечно оставляющие своих чад у дверей сберкасс и магазинов. В этих случаях потом часто находили пустые коляски с вещами дитяти, о самих же младенцах не было ни слуху ни духу. На этот счет в прессе как-то проскальзывало предупреждение беспечным родителям, но, как правило, мало кто внимает своевременному и мудрому совету.
И третье. Все без исключения дети были из хорошо обеспеченных семей, где у родителей имелось все — и квартира, и машина, и дача, и солидный доход. На первый взгляд это казалось простым совпадением, но Миронов решил взять на заметку и это. Кто знает, может впоследствии оно окажется важным фактом.
Отложив записи, он глубоко задумался. Несомненно, во всех похищениях имелась своя система, в которой следовало разобраться. Миронов снова просмотрел протокол допроса Сидорова. Несокрушимо тот стоял на своем — в кухне подопечной пенсионерки он видел человеческие, а именно, детские кости.
Майор Миронов знал прекрасно, что ордера на обыск в подозрительной квартире ему никто не даст и людей для необходимой слежки за пенсионеркой не отпустит. Поначалу он не представлял, как здесь можно
