планете.
Наконец, рев двигателей прекращается и корабль замирает. Я облачаюсь обратно в церемониальный костюм и жду. Через минуту появляется сам Великий Визирь и, низко кланяясь, ведет меня сквозь коридоры корабля. Стены и потолки арабского крейсера расписаны красочными сценами пиров и охоты, панели авторизации у дверей позолочены, никакого унылого железа и пластика. На декорирование космических кораблей арабы тратят суммы, сопоставимые с их постройкой. Более того, команда корабля зачастую еще и добровольно собирает деньги на дополнительные узоры и украшения. Невзрачный, но одержавший миллион побед крейсер ценится куда меньше, чем сверкающий позолотой, но ни разу не бывший в бою. С точки зрения жителя Федерации местные нравы сущее безумие, мне же они нравятся. По сути, обильные украшения всего, от унитазов до орбитальных баз – это вещественное проявление гордости, своеобразной гордости собой, своими силами, своим богатством. И, конечно же, тщеславия. А гордый и тщеславный человек никогда не отступит там, где другой давно бы уже побежал, сверкая пятками. Именно поэтому ослепленные собственным тщеславием арабы бились наравне с берсеркерами Полярных Псов, ослепленными жаждой крови. Позолота может успешно противостоять животной ярости, россыпь бриллиантов – цепному топору, а тайные арабские воскурения – мощным боевым наркотикам. В мире бесконечной роскоши стыдно быть бедным, равно как и стыдно быть человеком со здравым смыслом, кричащим «За цену отделки этого крейсера вы могли купить второй! Вы идиоты!». Это самолюбование надо просто принять, впитать его в себя, слиться с ним и перестать обращать на него внимание. Только став рыбой в реке золотого песка, можно понять и убедить местных правителей. Я вспоминаю, что глава уничтоженной делегации федералов перед поездкой сделал себе имплантацию золотых пластин с гравировками прямо в лоб, а пальцы оплел тончайшими золотыми нитями. Жаль, что такое богатство разорвало ракетами Псов.
Мы подходим к выходу из корабля, и я встречаюсь с Тиамат. Все время путешествия она провела на женской половине крейсера и сейчас на ней причудливо украшенная паранджа. Я задумываюсь, что будет, если халиф захочет попользовать ее и какие у нее указания на этот счет. Когда мы сближаемся, она негромко говорит мне «Я здесь как твоя женщина», и я успокаиваюсь. Мы начинаем спускаться по трапу с золоченными перилами, перед трапом расстелена ковровая дорожка, окруженная с двух сторон разодетыми членами экипажа. Даже промеж собой им стыдно показаться совсем без украшений, что уж говорить о посланниках Федерации – некоторые из офицеров напоминают натурально попугаев. В конце шеренги в поклоне согнулся капитан корабля. Я кланяюсь ему в ответ и вежливо благодарю за приятное путешествие. Капитан выслушивает меня, кланяется еще ниже и минут пять рассказывает, какое удовольствие и наслаждение ему доставила сама возможность отвезти меня в Золотой Город. Наконец, мы расстаемся, и я получаю возможность оглядеться. Мы стоим на вершине посадочной башни, с огромным сверкающим крейсером сзади и отличным видом на город спереди. Я вижу перед собой тысячи роскошных вилл, я вижу сотни полумесяцев на гигантских куполах мечетей, я вижу узкие улочки, зеленые сады и бьющие вверх фонтаны, совсем вдали смутно проступают гаргантюанские контуры Золотого Дворца Халифа. Преобладающий цвет панорамы – желтый, все дома и тротуары покрашены в песочные тона. Несмотря на то, что климат Золотого Города предельно далек от пустынного, а улицы его полны сверхсовременных зданий, Халиф распорядился покрасить и задекорировать каждое строение так, будто оно глинобитное. «Мы не должны забывать о своих пустынных предках» - сказал он тогда, и во всем Золотом Городе мигом распространилась мода на превращение шикарных многоэтажных вилл в бедные глинобитные хижины. Контраст потрясал – входя в дом, выглядящий как случайное пристанище еле-еле сводящего концы с концами нищего, вы оказывались в царстве роскоши и высоких технологий. Из-за желания предать городу вид старинного арабского поселения все улочки строились узкими и непригодными для машин, транспортные магистрали вынесены под землю, с выездами прямо во дворы домов. Конечно, это стоило дикую сумму денег, но разве это может остановить Великого Халифа?
В сопровождении визиря мы спускаем на лифте в подземный гараж, где нас уже ждет огромная, сочащаяся богатством и роскошью машина. Забравшись внутрь, я подтягиваю полы халат и смотрю в окно. Скучные серые подземные туннели завешаны телеэкранами с бесконечной рекламой, прерываемой лишь славословиями Халифу. Обычный человек, постояв в таком туннеле среди орущих экранов хотя бы минут десять, непременно сошел бы с ума, арабы же рассматривают рекламу с удовольствием. Я нажимаю кнопку, и окно машины темнеет, отгораживая меня от безумного хаоса снаружи. Визирь едет в соседнем автомобиле, мы же с Тиамат несемся по туннелям в полной темноте, и лишь слабое свечение кнопок и панелей освещает нас. Я откидываю голову на спинку кресла и шарю в карманах, ища стимуляторы. Впереди меня ждут самые сложные переговоры в моей жизни и надоевшая мысль «я не имею права на ошибку».
Глава двадцать вторая.
Мы выезжаем из туннеля прямо в необъятный двор Золотого Дворца. Машина останавливается, и я жду, пока слуга-араб откроет мне дверь. Дверь открывается, я вылезаю наружу и жмурюсь от яркого солнца. Двор утопает в зелени, из зарослей растений самого дикого вида истошно орут птицы, полно золотых оград с тонкой ковкой. Вдалеке виднеется гигантская лестница во дворец, у подножья которой уже собралась встречающая делегация. Я смело иду к ним по мраморному полу двора, Тиамат молчаливо следует за мной. Солнце бьет мне в спину, и я жмурюсь от его лучей, отражающихся в сотнях золотых и серебряных украшений свиты. Когда мы приближаемся к встречающей делегации, все арабы дружно кланяются нам, хором произнося приветствие. Затем они разгибаются, и ко мне подходит мой провожатый, сияющий ослепительным золотым блеском. Я понятия не имею, что за ранг и должность у него, но от одного вида его украшений мой куратор подавился бы бубликом. Меня ведут в мужскую половину дворца, Тиамат – в женскую. Изнутри дворец напоминает коридоры крейсера, с той лишь разницей, что росписи, драпировки и детали интерьера богаче корабельных раз этак в тысячу. Я вспоминаю свой пентхаус и понимаю, что за его стоимость я бы мог купить метров пять коридора. Если продать все мое имущество и часть внутренних органов, то хватит на шесть. Мы шагаем по коридорам не меньше получаса, прежде чем меня доставляют в покои для особо важных гостей. Гигантская, не меньше ста метров в длину, зала с прозрачным куполом, сквозь который льются потоки яркого света, небольшим бассейном с чистейшей водой, сотнями бархатных подушек, несколькими огромными кальянами, множеством столиков с фруктами, телеэкраном на полстены и чудовищно большой кроватью с шелковым балдахином. В концах залы скрыты проходы в ванные комнаты, очевидно, столь же неприличных размеров. Стены завешаны коллекционным оружием и коврами, между которыми видны позолоченные пульты управления – парой нажатий я могу изменить степень прозрачности купола, вызвать полк слуг или устроить сеанс связи с куратором. Прежде чем провожатый меня оставляет, я спрашиваю его:
- Глубокоуважаемый, не подскажете ли вы, когда назначена встреча с Великим Халифом, да продлит Аллах его годы?
Провожатый поспешно кланяется:
- Я вынужден огорчить дорогого друга Халифа, но время желанной встречи неизвестно – наш повелитель сейчас болен, и не может принять даже любимую жену. Тысяча извинений, глубокоуважаемый!
Я сажусь там, где стоял. «Повелитель болен» означает две вещи – или Халиф и правда лежит при смерти и вокруг его агонизирующего тела уже собрались высшие чиновники Халифата, плетущие заговоры и я по его смерти я оказываюсь втянутым в миниатюрную гражданскую войну, или же Халиф просто не желает меня видеть, боясь принимать решение об альянсе. Любой из вариантов предполагает известное ожидание, а времени у меня совсем не осталось. Я так и сижу на полу, перебирая все возможные легальные
