— Имя ее хотя бы все-таки назови, — попросила Артемида.
— Психея.
— Это просто имя? — уточнила Гера.
— Фу, — мальчишески вскинулся Эрот, — не просто имя. Это же будет моя жена.
И тут наступило молчание.
Психея для античных греков — это как для нас, поздних, Душа. Психика, психоз, психология напридумываем мы впоследствии. А тогда Психея — просто Душа. В данном случае с большой буквы. Потому и призадумались боги и богини в чертогах Зевса.
— Значит, Психея будет расти и испытывать всякие трудности, — рассудила Гера.
— Как и я, — ответил Эрот.
— Какие у тебя трудности? — улыбнулась Афродита.
— Стану расти, и трудности будут, — весело произнес Эрот, гладя своего зайца.
— Ну чего пристали к ребенку, — вмешался наконец Зевс. — Иди, мой милый, поиграй с зайчиком.
И Эрот охотно исчез из чертогов всецаря бессмертных.
— Если великий и мудрый что-нибудь учудит, почему бы это не повторить ребенку, — не без язвительности заметила Гера, когда Эрот покинул чертоги владыки бессмертных.
И все, конечно, догадались, что сказанное метит в Зевса.
— Ты чего опять? — уставился на жену всецарь.
— Зевс собирается ждать, пока вырастет Парис, и почему бы Эротику не сделать чего-нибудь похожего, — усмехнулась Гера.
— При чем здесь это? При чем? — отмахнулся от жены Зевс, по-настоящему даже не рассердившись на нее. — Ты-то что скажешь, Гестия? — обратился он к хранительнице домашнего очага, олицетворяющей и незыблемый космос.
— Вольно или невольно, Эрот хочет пробудить человеческие души еще в земной жизни, чтобы они ощутили себя частицами изначальной великой силы, все породившей… Кстати, — добавила Гестия, — как бы люди ни относились к нам, к своим богам, в глубине своего сознания они ставят во главе всего эту изначальную силу, познать которую невозможно.
Гестия произнесла это спокойно, размеренно, словно само собой разумеющееся. Боги же, собравшиеся в чертогах всецаря, как-то сразу присмирели.
Только воинственный Арес сердито проворчал:
— Эти мотыльки, живущие мгновенье…
— И бессмысленно летящие на свет, — презрительно добавила Артемида.
— Да, — согласилась Гестия. — Летящее на свет их познание несовершенно. Свет их больше слепит, чем открывает им нечто. Ослепленные, они и о душе своей забывают. Желая знать, они утрачивают способность чувствовать то, что породило всех нас.
В чертогах Зевса прошелестел вздох облегчения, и боги несколько оживились.
— Они и душу свою, когда она покидает человека, представляют в виде птицы, — улыбнулся Гермес.
— Или дыма, — хихикнул Аполлон.
— Или просто испарения, — уже громко хохотнул Арес.
— Однако…, — произнесла Гестия и остановилась, словно задумалась.
— Что «однако»? — не выдержал Аполлон.
И вопрос этот мог сорваться с уст любого из бессмертных.
— Однако, — повторила Гестия, — мы, боги, расставлены по своим местам по сути именно так, как хотят люди — в соответствии с их людскими побуждениями, представлениями и занятиями.
— Ну и что, — возразил Зевс, — надо же как-то выстраивать порядок…
— Пожалуй, это верно, — согласилась со всецарем Гестия, — как верно и то, что люди еще очень долго будут обретать себя… Очень долго… Однако…
— Опять «однако»…
Теперь это вырвалось у самого Зевса.
— Однако, — опять повторила Гестия, — кроме людей, существуют и низшие боги, и совсем простые бессмертные. Им не нужно знания, но в них тоже пробуждаются невинные и грубые души. Вот эти-то беспечные дети матери Геи вырвутся на свободу, и пошатнутся жилища олимпийских богов…
Ненадолго снова наступило молчание.
— Я все сказала, — заключила, наконец, Гестия и следом за Эротом покинула чертоги всецаря бессмертных.
— Ну с этим-то мы справимся, — угрюмо пророкотал Зевс.
— Конечно, — поддержал его Аполлон.
— Обязательно! — почти прокричал воинственный Арес.
Однако, полной уверенности в своих силах не чувствовалось в чертогах Зевса.
Что такое оракул? Уж, конечно, не подсказчик и не подсказка. Какая-то субстанция, инстанция или личность, погруженная в самое себя, но и не по-человечески проницательная — сама запредельная мудрость. Вдруг оглянется на приставшего к ней с вопросом и что-нибудь кинет ему в ответ. Выслушал и отваливай. Человек желает спросить про свое, про то, как он себя ощущает и что собирается предпринять. А ему буркнут совсем-совсем про другое. Он говорит: хочу отправиться к амазонкам и, возвеселившись, найти там себе жену. Ему же — в ответ: в скорби, мол, город новый заложишь. Разве это подсказка? Где тут логика? Я тебя о чем спрашивал?
В конце концов, оказывается, что новый город ты так или иначе заложишь. И именно в скорби.
Когда корабли греков, гонимые столь расположенными к ним, как им казалось, ветрами, сделали первую остановку у неведомой путешественникам реки, тут-то все и произошло. Вдалеке, тоже на берегу, они разглядели и каменное строение, оказавшееся храмом Гермеса. На местный лад, назывался храм Каменным домом этого бога. И главной жрицей его была женщина по имени Пития. Выяснилось также, что недалеко отсюда расположен новый и в сущности греческий город Кизик, основанный долионами с помощью аргонавтов. Пока Геракл и его многочисленные спутники осваивались, заготавливали пресную
