царскую казну и поставками в хранилища, пусть объединяются вокруг всеафинского очага.
— Прекрасно, все вместе, — одобрил Академ. — А как с общими нуждами? Они ведь тоже увеличиваются вместе с нашим братством.
— Те, кто явно богаче других, сверх положенных взносов будут дарить всем остальным и корабли, и праздники. Для большого почета, для заслуг перед другими, — объяснил Тезей.
— Добровольно… так… так, добровольно, это хорошо, — размышлял Академ.
За исключением учености, признаваемой всеми, сам Академ не обладал каким-либо заметным достатком.
— И мнение свое, — продолжал Тезей, — народ будет выражать на народном собрании не ревом, где главное перекричать противную сторону, а так, чтобы голоса посчитать можно было. Скажем, по поднятым рукам.
— Фу, — поморщился Мусей, — лучше уж камешки считать.
— Или черепки, — добавила Лаодика.
Битой посуды всегда хватало в Афинах.
— А как же все это будет называться? — недоумевал Академ.
— Голосованием, — сразу же нашлась Лаодика.
— Почему? — продолжал недоумевать Академ.
— Не почему, а зачем, — пояснила Лаодика. — Чтобы недавние крикуны не забывали, чем они занимаются.
— А почему молчит мудрый Тимон? — спохватился вдруг Тезей.
Тимон, сидевший, кажется, безучастным, сердито вскинулся:
— Люди одинаковы…
— Вот-вот, — оживился Академ, но еще и для того, чтобы Тимон дальше не продолжал.
Однако Тимон отстранил его резким жестом.
— Люди одинаковы, — продолжал он уже спокойней, — потому что одинаково отделились от природы. Я не знаю разницы между знатным богачом и ремесленником. Посмотрите на лесное зверье, на птиц в небе. Им не нужен врач, им не нужно напридуманной пищи.
— Предложи птицам сладкий пряник, Тимон, — улыбнулся Мусей.
Это поддало Тимону жару, и он опять стал горячиться.
— Тут-то и есть соблазн, — вскипел Тимон. — Из нас никто не хозяин себе, никто не умеет быть самим собой. Все стремятся стать похожими на поднаторевших в поисках удовольствий сластен. Никто из нас не самостоятелен, все рабы, как мухи, летят в паутину богатств. И знаешь, — обратился Тимон к Тезею, — чем кончится твоя затея?
— Чем? — спросил Тезей.
— Они украдут у тебя власть, которую ты им даришь и которой владеешь по праву, и отдадут тебе ее обратно, но уже не как твое. И станешь ты деспотом.
— Я и так царь, — возразил Тезей, — я добровольно отдаю власть. Я не стану деспотом.
— Тогда им станет кто-то другой, — заявил Тимон. — Тот, который будет много хуже тебя. Поскольку он-то не откажется.
— Что же ты предлагаешь, Тимон? — спросил Тезей.
— Ничего, — ответил Тимон, — себе я уже предложил.
— Что же ты предложил себе? — продолжал допытываться Тезей.
— Я строю башню, — нехотя пояснил Тимон. — Удалюсь туда от всех вас.
— То, что ты строишь, будет башней? — в свою очередь удивился Академ.
— Ты что-нибудь имеешь против? — хмуро повернулся к нему Тимон.
— Нет, нет, чего сердишься. — Академ был поражен услышанным. — Лично я не собираюсь строить такой башни, друг Тимон. Но понять-то мы друг друга можем… Почему ты не позволяешь мне удивиться?
А Тезей, глядя на Тимона, почему-то вспомнил Скирона, которого пришлось ему убить под Элевсином и который тоже настаивал на простоте внегородской жизни первородного братства и на святости быта предков.
Когда гости ушли, Лаодика вдруг вздохнула:
— Академ говорит, что мы можем понять друг друга… Но если наше разномыслие передастся когда- нибудь тем, кто у подножья Акрополя, толпам, сколько может пролиться крови…
Тезей в эту ночь заснул сразу. Сказалось, верно, возбуждение, напряжение на совете. Однако среди ночи Тезей также мгновенно и пробудился. Может, тоже от дневного напряжения, но и еще от чего-то. Сон слетел с него, как слетает покрывало, сорванное со спящего. Надо было идти. По крайней мере, оставаться в помещении не хотелось. Тезей поднялся, покинул дворец, пересек площадку Акрополя, спустился вниз и через ворота, где почему-то не обнаружилось никаких признаков охраны, вышел в Нижний город. Он двинулся не прямо, в сторону Ареопага, а свернул, или, лучше сказать, соскользнул по извилистой земляной лесенке налево, к старому храму Диониса. Пройдя еще немного, он оглянулся и увидел освещенную лучами луны маску Горгоны-Медузы на стене Акрополя. «Береги меня», — почему-то попросил Тезей без слов эту маску, отгоняющую невзгоды. Миновав пещеру, уходящую в толщу царственного холма, и храм Фемиды, Тезей вышел к святилищу Асклепия, где невидимый во тьме внятно и беспечно шумел источник.
Жилых помещений с этой стороны Акрополя не было. Сплошь — святилища. Далеко не самые главные для города, но собранные вместе, при полном отсутствии житейского, бытового, они составляли единый комплекс, словно созданный самими богами. От могилы Колосса виделся уже и старинный храм Диониса. Странно, но внутри него горел свет. Тезей подошел к самому порогу храма, и из света к нему вышла Ариадна.
— Ты пришел, — сказала она.
— Как видишь, — ответил Тезей, охваченный внезапным волнением, но не удивленный, словно этого он и ждал.
— Как ты тут?..
Наверное, Ариадна хотела добавить «без меня», но не произнесла.
— Ты, я думаю, лучше теперь знаешь, как мы тут, — ответил Тезей, почувствовав прилив ревности.
— Знаю, — согласилась Ариадна. — И еще я знаю, что у нас с тобой родился сын.
— Зачем ты мне говоришь это? — выдохнул Тезей.
— Почему бы тебе не знать этого, — резко сказала Ариадна.
— Это жестоко.
— Не более, чем многое другое, — ответила Ариадна, но уже мягче, а оттого и печально.
— Как его звать?
— Керам.
— И что Дионис? — глухо спросил Тезей.
— Мужчины, будь они боги или смертные, бывают довольно самоуверенны. Это мешает им разглядеть истину. Дионис считает Керама своим сыном.
— Кажется, вы быстро лишаете нас самоуверенности. — В голосе Тезея звучал упрек.
— Тебе ли говорить об этом, — холодно посмотрела на него Ариадна, но снова смягчилась. — Не мучайся. Я опять пришла помочь тебе. Ты должен построить храм для Диониса.
— Зачем? — вскинулся Тезей.
— Хотя бы затем, чтобы я могла сказать Дионису: посмотри, нетрезвое чучело, Тезей и то не ревнует, ставит тебе храм, а ты… — усмехнулась она.
— Как будто бы для Диониса некому строить святилища… — заупрямился Тезей.
— Вы — не Азия и не настолько богаты, чтобы каждый день ставить по храму… Может быть, и к лучшему, — добавила Ариадна.
— Почему?
— Потому что, будь вы богаче, тут же начнете создавать армии и станете, как вам покажется, совершать великое дело завоеваний.
