В этом курсе будем придерживаться предположения о приоритете
Иными словами, будем считать, что св. Марку принадлежит заслуга первым изложить Благую весть в виде развернутого и законченного письменного текста или, во всяком случае, он первым изложил Благую весть в виде Евангелия как жанра, даже если письменные версии изречений Господа существовали и ранее (как, возможно, еврейский прототекст Мф.). Он работал и как писатель (т. е. писал новое или, по крайней мере,
Сводя имеющиеся данные в одну книгу, Марк применил географический и хронологический принцип. Служение Иисуса Христа предстает как стройная хронологическая последовательность событий, по мере которой Иисус из Галилеи постепенно шествует в Иерусалим к Своей Голгофе, где и происходит Его смерть на Кресте. После этого Он вновь ожидает Своих учеников в Галилее. Сравнивая Мк. с другими Евангелиями, можно заметить, что в целом такая хронологическая и географическая схема сохраняется (ведь за ней стоят реальные события), но в то же время в хронологических и географических деталях, иногда довольно существенных, Евангелия могут разниться. В самом деле, описывая события тридцати-сорокалетней давности и опираясь на
Все это означает лишь одно: хотя все евангелисты писали
И все же в отношении Мк. термин «богословие» в собственном смысле слова (как определенные идеи, учение о Боге, накладывающие отпечаток на повествование о событиях) наименее применим — в том числе и по сравнению с другими Евангелиями. Его богословие выражается простым и довольно безыскусным в литературном отношении изложении почти одних фактов, деяний Иисуса. И в этом его неповторимая ценность и красота.
84. Мк. в истории экзегетики
После того, как бл. Августин сделал вывод о том, что Мк. есть сокращенный вариант Мф., экзегеты уделяли этому Евангелию не столь уж много внимания. И в самом деле, б
«В небольшом комментарии, автором которого считается Антиохийский епископ Виктор (V век), уже слышится жалоба на то, что до него ни один экзегет не уделил внимания Евангелию св. Марка»[614].
Лишь с появлением библейской критики с конца XVIII века исследователи стали все больше и больше обращать внимание на то, что Мк. «свойственны живая манера изложения и здравый смысл» и что св. Марк сумел «дать очень точный портрет Христа, который во многих отношениях гораздо больше приближается к оригиналу, чем у других евангелистов»[615]. Впрочем, справедливости ради заметим, что живость изложения, свойственная Мк., сама по себе не может быть безоговорочным аргументом в пользу его первичности по отношению к другим Евангелиям [616].
Таким образом, труд св. Марка, занявший место в каноне Нового Завета рядом с другими апостольскими писаниями и вошедший в календарь Евангельских литургических чтений, был оценен по достоинству лишь в последнее время. В нем узнали не просто «сократителя» Евангелия от Матфея, но писателя, который при всей краткости своего труда написал Евангелие так, чтобы читатель мог почти «
«Cлучилось так, что Великим постом какого-то года, кажется, тридцатого, нас, мальчиков, стали водить наши руководители на волейбольное поле. Раз мы собрались, и оказалось, что пригласили священника провести духовную беседу с нами, дикарями. Ну, конечно, все от этого отлынивали как могли, кто успел сбежать, сбежал; у кого хватило мужества воспротивиться вконец, воспротивился; но меня руководитель уломал. Он меня не уговаривал, что надо пойти, потому что это будет полезно для моей души или что- нибудь такое, потому что, сошлись он на душу или на Бога, я не поверил бы ему. Но он сказал: «Послушай, мы пригласили отца Сергия Булгакова; ты можешь себе представить, что он разнесет по городу о нас, если никто не придет на беседу?» Я подумал: да, лояльность к моей группе требует этого. А еще он прибавил замечательную фразу: «Я же тебя не прошу слушать! Ты сиди и думай свою думу, только будь там». Я подумал, что, пожалуй, и можно, и отправился. И все было действительно хорошо; только, к сожалению, отец Сергий Булгаков говорил слишком громко и мне мешал думать свои думы; и я начал прислушиваться, и то, что он говорил, привело меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов; помню, он говорил о Христе, о Евангелии, о христианстве. Он был замечательный богослов и он был замечательный человек для взрослых, но у него не было никакого опыта с детьми, и он говорил, как говорят с маленькими зверятами, доводя до нашего сознания все сладкое, что можно найти в Евангелии, от чего как раз мы шарахнулись бы, и я шарахнулся: кротость, смирение, тихость — все рабские свойства, в которых нас упрекают, начиная с Ницше и дальше. Он меня привел в такое состояние, что я решил не возвращаться на волейбольное поле, несмотря на то, что это была страсть моей жизни, а ехать домой, попробовать обнаружить, есть ли у нас дома где-нибудь Евангелие, проверить и покончить с этим; мне даже на ум не приходило, что я не покончу с этим, потому что было совершенно очевидно, что он знает свое дело, и, значит, это так...
И вот я у мамы попросил Евангелие, которое у нее оказалось, заперся в своем углу, посмотрел на книжку и обнаружил, что Евангелий четыре, а раз четыре, то одно из них, конечно, должно быть короче других. И так как я ничего хорошего не ожидал ни от одного из четырех, я решил прочесть самое короткое. И тут я попался; я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда Он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу; потому что прочти я другое Евангелие, у меня были бы трудности; за каждым Евангелием есть какая-то культурная база; Марк же писал именно для таких молодых дикарей, как я, — для римского молодняка. Этого я не знал — но Бог знал. И Марк знал, может быть, когда написал короче других...
И вот я сел читать; и тут вы, может быть, поверите мне на слово, потому что этого не докажешь. Со мной случилось то, что бывает иногда на улице, знаете, когда идешь — и вдруг повернешься, потому что чувствуешь, что кто-то на тебя смотрит сзади. Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг
