ХРИСТОС И ЦЕРКОВЬ В НОВОМ ЗАВЕТЕ

христианской общины с ее особенностями, религиозной и культурной предысторией, богословскими приоритетами и т. п. Самое яркое различие было между иудео-христианскими (например, в Палестине) и языко-христианскими (например, в Риме или Греции) общинами.

Во-вторых, в плане литературной одаренности, образованности и владения греческим языком, на котором они писали, даже будучи иудеями, евангелисты отличались друг от друга — от достаточно безыскусного Марка до изящного Луки (см. §§ 42 и 44). Это вовсе не означает, что Евангелие от Марка хуже или что его не интересно читать по сравнению с Евангелием от Луки. Речь идет о разных способах, разных манерах повествовать об Иисусе. «Простое», не озабоченное литературной эстетикой и даже иногда допускающее грамматические неправильности (см. § 42. 4), сравнительно короткое, но при этом не теряющее выразительности Евангелие от Марка кого-то трогает гораздо больше и обращает к вере гораздо мощнее. Или, к примеру, Евангелие от Иоанна, словарный запас которого — самый бедный из всех канонических Евангелий (см. § 45. 3): оно по праву считается самым «богословским» и «духовным»[597].

С тех пор, как Евангелие — одну и ту же Благую весть — решили записать несколько учеников, к этим их версиям стали постепенно применять термин «Евангелие», имея в виду данный конкретный письменный текст-версию Благой вести. Произошло это не сразу. Так, например, св. Марк озаглавливает свой труд следующим образом:

Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия (Мк. 1, 1).

Кажется, Марк совсем не имеет в виду, что он начинает писать одно из Евангелий. Он излагает Евангелие так, как он его услышал от ап. Петра, из уст одного из ближайших учеников Господа (см. § 42. 2). Для него Евангелие — одно, и этот термин еще не выступает как обозначение одной из письменных версий Благой вести.

В библеистике считается наиболее вероятным, что первым из четырех канонических Евангелий было написано Евангелие от Марка. После Марка аналогичный труд предприняли другие ученики — Матфей и Лука, а затем и Иоанн. Сами они уже не использовали термин «Евангелие» в заголовке своих трудов, но позднее он закрепился и за их книгами. Таким образом, Церковь признала их аналогичными, «равновеликими» по значимости свидетельствами, написанными с разных позиций, с разными акцентами, но в одном жанре (см. § 24).

Так термин «Евангелие» стало возможным употреблять (как он и до сих пор часто употребляется) во множественном числе, имея в виду различные тексты-версии Благой вести [598]. Причем подобная практика сложилась лишь к концу II века[599] : появились унифицированные заголовки «Евангелие от (согласно) ...» (E)uagge/lion kata...), в которых необходимо слышать важный смысловой подтекст: Евангелие (одно и то же, единственное и цельное) согласно, в изложении, по Матфею, по Марку и т. д.

83. Сколько было Евангелий?

Наличие нескольких письменных версий Евангелия уже в самые древние, хотя и послеапостольские десятилетия вдохновляло относиться к понятию Евангелия как к некоему жанру, форме, в которой можно излагать те или иные интерпретации христианского благовестия. Все подобые попытки (за исключением четырех канонических Евангелий) в конце концов были квалифицированы как неканонические, хотя и содержащие ценные и подлинно библейские, христианские идеи, или как апокрифичские, т. е. неприемлемые для Церкви (см. §§ 26 и 27).

К первым относится, например, «Протоевангелие Иакова», памятник Священного Предания, который не вошел в канон Нового Завета. В нем рассказывается о Рождестве и детстве Пречистой Девы Марии. Этот материал лег в основу двунадесятых праздников Рождества и Введения во храм Пресвятой Богородицы. Многие из апокрифических сочинений на тему о жизни Иисуса позднее тоже были названы Евангелиями, по аналогии с каноническими Евангелиями: «Евангелие от Петра», «Евангелие от Никодима» и др. В большей или меньшей степени они также нашли себе отражение в Предании Церкви, не войдя в канон Писания (см. § 55. 5).

В процессе канонизации из всего множества текстов, написанных об Иисусе Христе, отобрали четыре, которые стали каноническими Евангелиями. Имея в виду все четыре текста вместе, иногда употребляют термин «Четвероевангелие».

Были ли попытки соединить четыре Евангелия в одну хронологическую последовательность и насколько они актуальны? Ведь вера в историчность Иисуса как Человека — точнее, как Бога, ставшего человеком, неизбежно требует как можно более однозначного знания о хронологии Его жизни, т. е. о связанном с Ним исторически последовательном отрезке времени.

Да, во многих пособиях можно встретить «синхронизацию» Евангельской истории, где материал Четвероевангелия выстроен в одну линейную последовательность[600]. Однако известную трудность представляет собой то обстоятельство, что при составлении своих Евангелий сами евангелисты далеко не в первую очередь ставили перед собой задачу дотошно придерживаться хронологической точности. Отсюда возможны различные варианты подобных согласований, попытки которых предпринимались еще в древности. Наиболее известной и сравнительно долго продержавшейся была попытка Татиана во II веке, когда он составил т.н. «Диатессарон» (Diate/ssaron — букв. «из четырех»). В течение нескольких веков «Диатессарон» удерживал авторитет священной канонической книги — правда, только в сирийских, а не в греческих или латинских церквах.

В большинстве же, и в конце концов во всех церквах возобладал авторитет нескольких (четырех) Евангелий, взятых по отдельности. Причем не только без смешения и согласования, но даже и без видимых усилий как-то «пригладить», нивелировать различия — очевидные и менее очевидные. Такие различия легко истолковать как противоречия[601] ^— это легкий путь «разоблачения» историчности Евангелий, чем и занимались в свое время критика и ее вульгарное детище — атеистическая пропаганда[602]. Можно подумать, что эти «противоречия» странным образом оставались незамеченными для взгляда христианских учителей и отцов Церкви до тех пор, пока не появилась научная критика XIX века!

Четыре Евангелия вошли в канон каждое в своем «неприглаженном» виде, т. к. тем самым были сохранены ценные первичные свидетельства учеников, различающиеся так же, как различаются свидетельства нескольких очевидцев об одном и том же событии истории. Так создается своего рода «стерео-(или, точнее, квадро)-изображение» Человеческого Лика Иисуса Христа.

И все же в сохранившейся до сих пор литургической практике Православной Церкви пример подобного согласования Четвероевангелия есть. Это утреня Великой Пятницы, когда совершается воспоминание о Спасительных Страданиях Господа нашего Иисуса Христа («Служба Двенадцати Евангелий»). Последовательное чтение двенадцати отрывков из страстных глав четырех канонических Евангелий (Мф. 26 — 27; Мк. 14 — 15; Лк. 22 — 23; Ин. 13, 31 — 19, 42)[603] перемежается богослужебными текстами утрени на тему Страстей Христовых. Согласованием Четвероевангелия следует признать и литургийное чтение Великого Четверга (Мф. 26, 1-20; Ин. 13, 3-17; Мф. 26, 21-39; Лк. 22, 43-45; Мф. 26, 40 — 27, 2), и чтение на Вечерне Великой Пятницы (Мф. 27, 1-38; Лк. 23, 39-43; Мф. 27, 39-54; Ин. 19, 31-37; Мф. 27, 55-61).

§ 17. «Синоптическая проблема»

О так называемаой Синоптической проблеме кратко уже говорилось в § 22. 2. Напомним, что она сводится к тому, как объяснить большое сходство и в то же время очевидные различия между тремя Синоптическими Евангелиями[604] ^— от Матфея, от Марка и от Луки.