Откровенно говоря, эти новые, пересмотренные 'Льготные условия' были не так уж страшны. Однако Шао Ин сказал фразу, заставившую меня вздрогнуть:
— Они приказали нам выселиться из дворца в течение трех часов.
— Это невозможно! А как же быть с моим имуществом? Как быть с императорскими наложницами? — От волнения я метался по комнате. — Позвоните Джонстону!
— Телефонные провода перерезаны! — ответил Жун Юань.
— Пошлите за его высочеством! Я давно говорил, что что-нибудь случится! А вы ни за что меня не выпускали! Позовите его высочество!
— Мы не можем выйти, — сказал Бао Си. — Ворота охраняются, и никого не выпускают.
Императорская наложница Дуань Кан умерла всего лишь несколько дней назад, и во дворце остались только две императорские наложницы — Цзин И и Жун Хуэй. Эти две старушки никак не соглашались уходить. Воспользовавшись этим как предлогом, Шао Ин отправился на переговоры с Лу Чжунлинем и получил отсрочку до трех часов дня. После полудня удалось добиться разрешения войти отцу во дворец. Вместе с ним впустили и моих наставников Чжу Ифаня и Чэнь Баошэня. Не пропустили только Джонстона, и он оставался ждать снаружи.
— Ваше высочество, как же быть?! — воскликнул я, когда отец входил в ворота дворца.
Услышав мой голос, он остановился точно завороженный. Губы его долго шевелились, и наконец он с трудом выдавил из себя:
— Я… я подчиняюсь указу.
Взволнованный и разозленный, я повернулся и вошел в комнату. Позднее, как мне рассказывали евнухи, услышав о том, что я подписал пересмотренные 'Льготные условия', отец тут же стянул с себя шапку с павлиньим пером и бросил ее на землю, бормоча: 'Конец! Конец! Теперь это уже ни к чему!'
Вскоре вслед за мной пришел Шао Ин. Лицо его было еще ужасней, чем раньше. Его буквально трясло, когда он сказал:
— Лу Чжунлинь торопит, говорит, что дает еще двадцать минут. Иначе с горы Цзиншань начнется артиллерийский обстрел.
На самом деле Лу Чжунлинь пришел в сопровождении всего лишь двадцати человек, вооруженных пистолетами, но его устрашающая фраза возымела действие. Мой тесть Жун Юань со страху убежал в императорский сад; он бегал по всему саду, пока не нашел место, где можно было укрыться от снарядов, и больше не хотел оттуда вылезать. Увидев, что князья и сановники перепуганы настолько, что потеряли человеческий облик, я решил согласиться с требованиями Лу Чжунлиня и отправиться сначала в резиденцию отца.
Когда мы подъехали к главному входу Северной резиденции и я вышел из автомобиля, ко мне подошел Лу Чжунлинь. Это была моя первая с ним встреча. Он пожал мне руку и спросил:
— Господин Пу И, вы намерены оставаться императором или хотите стать обыкновенным гражданином?
— Отныне я хочу стать обыкновенным гражданином.
— Хорошо! — засмеялся Лу Чжунлинь. — Тогда я буду охранять вас.
Он добавил, что, поскольку существует Китайская республика, бессмысленно сохранять титул императора и мне, как гражданину, следует хорошенько служить стране.
— Вы теперь гражданин, — значит, у вас будет право избирать и быть избранным, — добавил Чжан Би. — Вы даже сможете в будущем стать президентом!
При слове 'президент' мне стало не по себе. Я прекрасно понимал, что должен отойти от общественной жизни и ждать удобного случая. Поэтому я сказал:
— Я давно уже думал отказаться от 'Льготных условий', и их аннулирование совпадает с моим желанием. Я полностью одобряю ваши слова. Будучи императором, я был лишен свободы, теперь я ее получил.
Когда я закончил, солдаты национальной армии, стоявшие вокруг, зааплодировали.
Моя последняя фраза в какой-то степени соответствовала истине. Мне действительно были противны ограничения и преграды, которыми окружали меня князья к сановники. Я хотел свободы, хотел свободно, по своему разумению, осуществить свою мечту — вновь сесть на потерянный трон.
В Северной резиденции
Я поспешил в Северную резиденцию, у ворот которой стояли часовые национальной армии. В кабинете отца я подумал, что нахожусь скорее в пасти тигра, чем в резиденции князя. Прежде всего я должен был выяснить, насколько опасно мое положение. До выезда из Запретного города я попросил людей отправить письма ближайшим доверенным помощникам за пределами дворца с просьбой немедленно что- нибудь предпринять, чтобы вызволить меня из рук национальной армии. Однако от них никаких сообщений не поступало, да и вообще нельзя было ничего узнать о том, что происходит в мире. Мне очень хотелось с кем-нибудь посоветоваться, услышать несколько утешительных слов. Поведение же отца в создавшейся ситуации только разочаровало меня. Он был напуган еще больше, чем я. С того момента, как я вошел в Северную резиденцию, он не мог даже постоять спокойно, не то чтобы сидеть. Он или ходил взад и вперед, что-то бурча себе под нос, или беспокойно выбегал из комнаты, вбегал обратно, усугубляя и без того напряженную обстановку. Наконец, не в силах больше сдерживаться, я стал просить его:
— Ваше высочество, сядьте, нужно посоветоваться! Надо что-то придумать!
— Что-нибудь придумать? Хорошо, хорошо! — Он сел, не прошло и двух минут, как снова вскочил. — И Цзай Сюнь не показывается! — Сказав невпопад еще несколько фраз, он заходил взад и вперед по комнате.
— Надо выяснить обстановку!
— Вы… выяснить обстановку? Да, да!
Он вышел, через мгновение вернулся.
— Не… Не разрешают выходить! У ворот солдаты!
— Позвоните тогда по телефону!
— Позвонить по телефону. Хорошо, хорошо. — Сделав несколько шагов, отец вернулся и спросил: — А кому звонить?
Видя, что помощник из него плохой, я велел евнухам пригласить старших сановников двора. В то время Жун Юань лечился в иностранном госпитале (он вышел из госпиталя лишь два месяца спустя), Ци Лин был занят перевозкой моих вещей, улаживая вопрос о дворцовых евнухах и служанках, Бао Си заботился о двух императорских наложницах, которые остались во дворце. Лишь Шао Ин находился около меня, но его состояние было ненамного лучше, чем у отца, который так никуда и не смог позвонить. К счастью, вскоре один за другим стали появляться остальные князья, сановники, наставники. И если бы не они, не знаю, к чему бы привела паника, охватившая великокняжескую резиденцию. Самые приятные новости к вечеру принес Джонстон. Благодаря его быстрым и энергичным действиям дуайен дипломатического корпуса голландский посланник Удендайк, английский посланник Маклей и японский посланник Ёсидзава уже выразили протест Ван Чжэнтину — новому министру иностранных дел временного кабинета. Ван Чжэнтин гарантировал им безопасность моей жизни и имущества. Это известие несколько успокоило людей, собравшихся в Северной резиденции, однако для моего отца такое успокоение вроде было недостаточным. Джонстон впоследствии так описывал события того вечера в своей книге:
'Он встретил меня в большой приемной, где было полно маньчжурской знати и чиновников Департамента двора… Прежде всего я должен был доложить о результатах посещения Министерства иностранных дел тремя посланниками. Они уже знали от Цзай Тао, что утром мы вели переговоры в голландской миссии, и, естественно, спешили узнать, как проходила встреча с доктором Ваном. Все внимательно слушали меня, кроме великого князя Чуня, который, пока я говорил, бесцельно слонялся по комнате. Несколько раз он внезапно ускорял шаги, подбегал ко мне и бормотал что-то невнятное, заикаясь больше обычного. Смысл его слов каждый раз сводился к следующему: 'Попросите императора не бояться!' — замечание совершенно излишнее, ибо сам он был перепуган значительно больше императора.
