негодования и возмущения материалы, направленные против меня и моих людей. Это, несомненно, было вызвано тем, что я переметнулся к японцам, а малый двор, стремясь при существовавшей власти к праздности, действовал заносчиво, опираясь на поддержку иностранцев. В это время Комитет по реорганизации цинского двора, проводя инвентаризацию дворцового имущества, обнаружил ряд материалов, вроде резолюции на 'Льготных условиях', написанной рукой Юань Шикая, документов о закладе, продаже и вывозе за границу антикварных изделий и т. п. Материалы были опубликованы и получили большой резонанс в обществе. Наибольшее возмущение вызвала связь малого двора с японцами и начатое сторонниками монархии движение за восстановление 'Льготных условий' (ко дню моего рождения в газетах уже было опубликовано тринадцать петиций за подписями более трехсот человек из пятнадцати провинций). В противовес этому в Пекине появилась и развернула активную деятельность организация под названием Лига борьбы против благосклонного отношения к цинскому дому. Среди многочисленных газетных материалов, отражавших общественное мнение, были и фельетоны, и прямые гневные обвинения; встречались добрые советы, попадались и предупреждения японской миссии и республиканским властям. Прими я тогда какой-либо из этих советов, моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Я отыскал несколько статей, которые, насколько помнится, разоблачали тайные замыслы японцев. Сообщения были опубликованы в газете 'Цзин бао'. Одна из статей, разоблачавшая тайные замыслы японцев, потрясла меня, настолько все написанное в ней соответствовало тому, что произошло в дальнейшем.
'Самая мрачная цель заговора заключается в том, чтобы держать его до тех пор, пока в одной из провинций не произойдет какой-нибудь инцидент, и определенная держава не пошлет его туда и не восстановит при вооруженной поддержке титул его далеких предков. Провинция будет отделена от республики и защищена этой державой. Затем с ней станут поступать так, как поступают с уже аннексированной страной…
Побег Пу И — результат преднамеренного запугивания и постепенного вовлечения его в сети далекоидущих планов. Заинтересованные лица согласны ради его обеспечения идти на любые расходы. Страна купила дружбу всех его последователей: сами того не подозревая, они попали под ее контроль и в будущем будут служить для нее орудием'.
Эти справедливые слова тогда казались мне клеветой, предательством. Я считал, что таким путем меня хотят вернуть и подвергнуть гонениям; поэтому подобные статьи в газетах вызывали во мне только ненависть.
Несколько раз глубокой ночью я ради любопытства в сопровождении одного-двух слуг выезжал покататься на велосипеде (позже ворота миссии стали запирать). Однажды я доехал до речушки Тунцзыхэ, что возле стен Запретного города, и, глядя на очертания угловых башен и зубцов стены, вспомнил об оставленных мной совсем недавно палате Янсиньдянь и дворце Цяньцингун, о желтом троне, и внезапно нахлынувшие чувства вызвали в моей душе жажду мести. Со слезами на глазах я поклялся себе, что вернусь сюда в будущем, но уже монархом, как это сделали представители первого поколения цинских императоров.
В течение трех месяцев я ежедневно встречал подчеркнутое внимание со стороны японских хозяев, видел верность и преданность бывших сановников и сталкивался с оппозицией общества. Все это только усиливало мою ненависть и жажду мести. Ясно сознавая, что ради своего будущего необходимо что-то предпринимать, я решил уехать в Японию.
Посланник официально никак не выразил своего мнения, но секретарь Икэбэ открыто выражал свой восторг.
Хотелось бы сказать несколько слов о Чжэн Сяосюе и Ло Чжэньюе — этих двух почитаемых сановниках. Во время моего проживания в японской миссии их борьба вступила в новую фазу и закончилась поражением Чжэн Сяосюя.
Чжэн Сяосюй в прошлом бил себя кулаком в грудь и говорил, что, поскольку у него хорошие отношения с Дуань Цижуем, 'Льготные условия' будут обязательно восстановлены. Доверенные люди Дуань Цижуя — Цзэн Юйцзянь, Лян Хунчжи — были его земляками, а с Ван Итаном и другими у него существовали дружеские отношения. Поддержка их не позволяла сомневаться в успехе. Однако обещания Дуань Цижуя оказались пустым звуком, что повергло Чжэн Сяосюя в ужас. До моего слуха стали доходить недоброжелательные реплики в его адрес. Старый сановник Шэн Юнь, приехав из Тяньцзиня, прежде всего выразил свое недовольство Чжэн Сяосюем. Он обвинял его в обмане государства, безрассудных поступках, злонамерениях, самовольстве. Тогда я не знал, какое отношение ко всем этим толкам имеет Ло Чжэньюй, потерпевший поражение в предыдущем раунде. Я стал охладевать к Чжэн Сяосюю, а авторитет Ло Чжэньюя в моих глазах вырос.
В моем присутствии Ло Чжэньюй нападал на Чжэн Сяосюя не очень резко. Он предпочитал рассказывать о самом себе, и такой метод был эффективней, чем изобличения других. Благодаря его откровениям у меня сложилось мнение, что Ло Чжэньюю принадлежат немалые заслуги в этих бурных событиях, а Чжэн Сяосюй просто маленький человек, хвастун и авантюрист. По словам самого Ло Чжэньюя, телеграмма, присланная из Тяньцзиня, в которой Дуань Цижуй выражал протест Фэн Юйсяну против моего изгнания из дворца, также была одним из результатов его действий. Вернувшись в Пекин, он нашел своего хорошего друга Такэмото, и лишь тогда последовало приглашение меня в японский гарнизон. Позднее снятие часовых у ворот Северной резиденции, по его словам, произошло после его разговоров с членами временного правительства. Даже идея выходить из дворца просто так, чтобы люди к этому привыкли, была подсказана Чэнь Баошэню тоже им.
Позднее Ло Чжэньюй, описывая в своем дневнике мой приезд в японскую миссию, ни словом не упомянул о Чжэн Сяосюе. Лишь в описании последовавших за этим событий у него есть фраза: 'Чжэн Сяосюй говорил, что может заставить Дуань Цижуя восстановить 'Льготные условия', однако не сумел сдержать своего слова и, не простившись, уехал на Юг'. В действительности, в то время как я всем сердцем стремился за границу и Джонстон уже приглашал меня в Лондон, Чжэн Сяосюй не поддержал меня. Ло Чжэньюй же, предлагавший уехать в Японию, еще больше возвысился в моих глазах. Поэтому я перестал проявлять какой-либо интерес к Чжэн Сяосюю. Тот в конце концов попросил однажды у меня отпуск, сославшись на свои частные дела, которые должен был уладить в Шанхае. Тогда, не понимая его намерений, я не стал удерживать Чжэн Сяосюя. И он сразу же уехал.
Спустя несколько дней после дня моего рождения Ло Чжэньюй сказал мне, что он уже договорился обо всем с Икэбэ. Выезд за границу должен подготавливаться в Тяньцзине, так как здесь оставаться было крайне неудобно. В Тяньцзине хорошо бы найти помещение на территории японской концессии; ранее купленный дом находился на английской концессии, и его местоположение было не совсем подходящим. Слова Ло Чжэньюя показались мне убедительными, к тому же очень хотелось посмотреть Тяньцзинь, этот большой город, и я сразу согласился. Вскоре после того, как Чжу Жучжэнь в Тяньцзине нашел для меня дом на японской концессии, Ло Чжэньюй сообщил, что все готово и можно выезжать. Момент был выбран удачно, так как национальная армия как раз меняла свои гарнизоны и вдоль железной дороги оставалось лишь небольшое количество солдат фэнтяньской группировки. Я поговорил с Ёсидзавой, и он дал согласие на мой переезд в Тяньцзинь. Не возражал и Дуань Цижуй, когда ему сообщили о моем намерении, и предложил послать своих солдат для охраны. Посланник отказался от его добрых услуг. Было решено, что в Пекин прибудут начальник полиции при японском генеральном консульстве в Тяньцзине и переодетые полицейские; они и будут меня охранять. Следом за мной приедут Вань Жун и другие.
В семь часов вечера 28 февраля четырнадцатого года республики (1925 год) я распрощался с японским посланником и его супругой. Мы вместе сфотографировались, я выразил ему свою благодарность, а он пожелал мне счастливого пути. Затем в сопровождении секретаря Икэбэ и переодетых японских полицейских мы вышли через черный ход японской миссии и пешком дошли до пекинского железнодорожного вокзала. В поезде я встретил Ло Чжэньюя с сыном. В пути на каждой остановке в поезд садилось несколько японских жандармов и агентов секретной службы, одетых в черные костюмы. Когда поезд прибыл в Тяньцзинь, почти половина пассажиров состояла из подобных лиц. Меня встречали аккредитованный в Тяньцзине генеральный консул Ёсида Сигэру и несколько десятков офицеров и солдат японского гарнизона.
Через три дня в газете 'Шуньтянь шибао' появилось заявление японской миссии, в котором говорилось, что мое намерение выехать из Пекина давно было известно временному правительству и