Пу Цзе. Гость сделал мне несколько необычный подарок — японский веер, на котором были написаны две строки: 'Небо услышит молитвы Гоу Цзяня, всегда найдутся люди, подобные Фань Ли' [53].
Перед отъездом Пу Цзе в Китай Мидзуно был у него и говорил с ним об этом подарке, поэтому Пу Цзе знал происхождение этих строк и сразу же написал мне об этом. Это произошло в Японии во времена внутренних междоусобиц Южных и Северных династий. Император Годайго, находившийся под контролем сегуната Камакура, пытался свергнуть власть сегуната, но потерпел поражение. Его поймали и сослали в Оки. Во время ссылки один самурай вырезал эти строки на стволе вишневого дерева как тайный намек императору. В дальнейшем этому японскому Гоу Цзяню удалось с помощью группы японских Фань Ли свергнуть сегунат и вернуться в Киото. Это было началом 'реставрации Кэмму'. Мидзуно рассказал не все. Через неполных три года после возвращения Годайго в столицу появился новый правитель — самурай Асакага Такауци, который вновь изгнал его. Я, конечно, не имел в то время желания изучать японскую историю. Важно, что это был тайный намек от японца. В то время уже стало ясно, что за сильным порывом ветра, ворвавшимся в терем, последует гроза. Обстановка на Северо-Востоке осложнялась с каждым днем. Все последние дни я думал о том, что скоро снова стану императором. В такой момент этот тайный намек — независимо от того, выражал ли он просто личную заботу или был подсказан кем-либо из официальных кругов, — служил для меня сигналом к действию.
В период событий 18 сентября Чжэн Сяосюй сделал некоторые записи в своем дневнике:
Услышав о начале событий, я каждую минуту думал о том, как бы уехать на Северо-Восток, однако я понимал, что без согласия японцев сделать это было невозможно. Чжэн Сяосюй сказал мне, что в Фэнтяне положение еще не вполне ясное и не стоит слишком торопиться. Японцы сами рано или поздно пригласят меня. 'Лучше сначала наладить со всеми хорошие связи', — посоветовал он. Поэтому я решил послать Лю Сянъе на Северо-Восток к Учиде Ясуде и Хондзё Сигэру. Одновременно я направил на Северо-Восток и Тун Цзисюня, чтобы разузнать положение у цинских ветеранов. В это время Шан Яньин тоже решил наладить отношения с высшим японским командованием на Северо-Востоке, с которым он раньше поддерживал связь. Вскоре после того, как они уехали, сбылись слова Чжэн Сяосюя: ко мне прибыл представитель Квантунской армии.
30 сентября, во второй половине дня, из японского гарнизона в Тяньцзине приехал переводчик Ёсида и сообщил, что генерал-лейтенант Касии Кохэй приглашает меня в штаб для обсуждения одного важного дела и просит приехать без сопровождающих. В предчувствии большой радости отправился я в японские казармы. Касии уже ждал меня у ворот своего дома. Войдя в гостиную, я увидел двоих почтительно склонившихся мужчин. Один из них был Ло Чжэньюй. Второго я не знал; он был в европейском костюме, но по его манере кланяться чувствовалось, что он японец. Это был Каеисуми Тосиити, его прислал полковник Итагаки из Штаба Квантунской армии. Познакомив нас, Касии вышел.
Мы остались втроем. Ло Чжэньюй почтительно приветствовал меня и подал мне большой конверт, в котором находилось письмо от моего дальнего родственника Си Ся. Он был начальником штаба у заместителя главнокомандующего Севере-Вое-точной армией Чжан Цзесяна, являвшегося одновременно и губернатором провинции Гирин (Цзилинь). Воспользовавшись его отсутствием, Си Ся приказал открыть город, чтобы приветствовать японские войска.
Таким образом, город Гирин был занят без единого выстрела. В своем письме Си Ся писал, что наступил наконец момент, которого он ждал двадцать лет, и просил меня, не теряя времени, немедленно вернуться в 'колыбель своих предков'. Далее он писал, что с помощью японцев мы сначала получим Маньчжурию, а потом и Центральный Китай; как только я вернусь в Шэньян, Гирин сразу объявит о восстановлении цинской монархии.
Ло Чжэньюй подождал, пока я прочту письмо, а затем еще раз устно повторил его содержание. Он долго рассказывал о своих действиях и заслугах и о 'бескорыстной помощи' Квантунской армии. По его словам, реставрация — дело нескольких дней, ибо тридцать миллионов подданных мечтают о моем возвращении, Квантунская армия поддерживает реставрацию и специально прислала за мной Каеисуми. Одним словом, все уже подготовлено, мне остается только собраться, и японский военный корабль доставит меня в Далянь.
Лицо Ло Чжэньюя раскраснелось, он трясся всем телом, и казалось, глаза его вот-вот выпрыгнут из орбит. Подобное возбуждение имело свои причины. Его надежды совпадали с желаниями Си Ся.
Теперь он верил, что скоро сможет осуществить свои надежды и надеть халат императорского сановника, что доходы его при этом намного превзойдут доходы от продажи антикварных предметов в художественном салоне.
О своих так называемых 'заслугах' впоследствии он писал в автобиографии следующее:
'После Синьхайской революции я уехал в Японию, ибо полагал, что Китай и Япония — кровные братья и что там найдутся люди, способные оказать нам поддержку и помощь, — люди, которые в дальнейшем могут нам пригодиться. Я прожил в Японии 8 лет, однако этих людей так и не встретил. Разочарованный, я решил вернуться на родину и в 1919 году приехал в Китай. В течение десяти лет, живя в Тяньцзине, я своими глазами видел, как не утихала междоусобная борьба между военными группировками, видел их бесчинства. Видеть все это было нестерпимо, и я на три года уехал в Ляодун. В душе зрела потребность принять участие в наведении порядка в стране. Я рассуждал так: во Внутреннем Китае царит беспорядок и нет силы, способной покончить с ним. Единственно, где еще существовал порядок, — это северо-восточные провинции. Хорошо, если император согласится спасти тридцатимиллионный народ Маньчжурии и Внутренней Монголии, а затем уже, используя три северо-восточные провинции в качестве базы, наведет порядок и во Внутреннем Китае. Но без участия в этом видных и авторитетных деятелей трех северо-восточных провинций не было никакой надежды на успех данного замысла. Поэтому весной 1931 года я поехал в Гирин, где имел секретную беседу с Си Ся, который тоже дни и ночи мечтал о восстановлении монархии; мы сразу нашли с ним общий язык и договорились терпеливо ожидать благоприятного момента. Конечно, мы понимали, что, поскольку Северо-Восток тесно связан с Японией, без поддержки этой дружественной державы невозможно осуществить задуманный нами план. Поэтому по возвращении в Ляодун я сразу же связался с командующим японской Квантунской армией и по мере возможности старался внушить ему, что попытка добиться мира в Азии не может увенчаться успехом, если Япония и Китай не наладят сотрудничество и не начнут совместные действия на Северо-Востоке.
Северо-Восток возможно удержать лишь в том случае, если император будет возведен на престол, только таким путем можно будет осуществить надежды нашего народа. Представители дружественной державы полностью поддержали меня'.
Ло Чжэньюй как-то писал мне о своей деятельности после переезда в Люйшунь и Далянь в конце 1928 года. Не без участия Чжэн Сяосюя, Чэнь Баошэня и других я составил о нем не слишком лестное
