лишь, чтобы Ваше внимание распространялось не только на население трех северо-восточных провинций; нашим искренним желанием является, чтобы Вы использовали северо-восточные провинции как основу к завоеванию сердец народа всей нашей страны и тем самым спасению его от бедствий и лишений. Что же касается общей судьбы, общего расцвета Восточной Азии, то с этим полностью связаны интересы девяностомиллионного народа Вашей империи. У нас не может быть различия и в формах правления. В целях развития обеих стран необходима наследственная императорская власть.
12. После событий года синьхай, когда я удалился от власти и стал жить среди народа, прошло уже двадцать лет. Я совершенно не думаю о личном почете и уважении, все мои помыслы направлены на спасение народа. Если появится кто-то, кто возьмет на себя эту миссию и справедливым путем изменит нашу несчастную судьбу, я, как простой человек, выражаю на это свое полное желание и согласие. Если же мне самому придется взяться за осуществление этой миссии, то уже невозможно будет восполнить урон, нанесенный двадцатилетним республиканским правлением. Если я не получу законного звания императора, то фактически не смогу пользоваться правом распоряжаться людьми, и поэтому независимое государство не будет создано. Один титул без реальной власти вызовет лишь множество затруднений, не окажет никакой помощи народу и лишь увеличит его страдания, что совершенно расходится с моими намерениями. Тогда моя вина еще более усугубится, с чем я ни в коем случае не могу согласиться. Двадцать лет, в течение которых я не находился у власти, прервали мои связи с обществом, и если в один прекрасный день я снова начну управлять страной и народом, то кем бы я ни стал — президентом или императором, — я буду целиком и полностью удовлетворен, все мои намерения направлены лишь на благо народа, на благо страны, на благо наших обеих держав, на благо общего положения в Восточной Азии. В этом нет никаких эгоистических, корыстных интересов, поэтому необходима наследственная императорская власть'.
Чжэн Сяосюй понимал, что поездка в Шэньян на совещание с Йтагаки сыграет большую роль в его судьбе, ибо перед тем, как Квантунская армия через Административный совет Северо-Востока решит вопрос о государственном строе, должно было состояться назначение на важнейшие государственные должности. Поэтому перед отъездом Чжэн Сяосюй выражал мне свое полное подчинение, стремясь не возбудить у меня подозрений. Когда же, достигнув своей цели, он вернулся из Шэньяна, поведение его изменилось. Он убеждал меня не вступать в споры с Квантунской армией, принять республиканскую систему и взять на себя обязанности верховного правителя.
— Какого правителя? Быть правителем республики? — воскликнул я.
— Это уже решено. Я неоднократно спорил с военными, но безрезультатно. Военные считают, что правитель — это и есть глава…
Я повернулся к Ло Чжэньюю и спросил, в чем дело. Ло Чжэньюй ответил:
— Я только один раз встретился с Итагаки. Обо всем договаривался с ним Чжэн Сяосюй.
В дальнейшем от Чэнь Цзэншоу я узнал, что Чжэн Сяосюй даже не передал Итагаки составленные мной двенадцать пунктов о наследственной императорской власти. И к тому же еще заверял его: 'Императора я беру на себя. Император как лист белой бумаги. Ваши военные могут на этом листе рисовать все, что захотят'. В то время я не знал этого и думал, что они не умеют вести дела и японцы обманывают их.
— Вы все ни на что не годитесь! — закричал я. — Почему вы не сказали, что я сразу вернусь в Тяньцзинь, если они не удовлетворят мои требования?
— Пусть ваше величество лучше еще несколько раз обдумает все как следует, — сказал Чжэн Сяосюй. — При реставрации обязательно потребуется помощь японцев. Если между нами сейчас произойдет разлад, то потом вовсе не на кого будет надеяться. А в будущем осуществление реставрации совсем не безопасно.
Рассказав еще несколько эпизодов из истории и убеждая меня согласиться, Чжэн Сяосюй наконец сказал:
— После обеда Итагаки придет на аудиенцию. Тогда, ваше величество, пожалуйста, поговорите с Итагаки сами!
Встреча с Итагаки
В 1929 году Итагаки был переведен в Квантунскую армию на должность советника. По материалам Международного военного трибунала для Дальнего Востока, он уже в 1930 году, в мае, заявлял, что имеет 'ясную и определенную идею', как решить маньчжурский вопрос. Итагаки считал, что решить вопрос между Японией и Китаем необходимо с помощью военной силы. По крайней мере за год до событий 18 сентября он уже настаивал на том, чтобы прогнать Чжан Сюэляна и создать на Северо-Востоке новое государство. В приговоре Военного трибунала записано: 'Начиная с 1931 года, будучи полковником в штабе Квантунской армии, он непосредственно участвовал в заговоре, который ставил своей непосредственной задачей захват Маньчжурии с помощью военной силы. Он проводил провокационную деятельность, направленную на осуществление этой цели, Итагаки помогал найти предлог, вызвавший так называемые 'маньчжурские события', подавлял всякие попытки помешать военным действиям. Он одобрял эти военные действия и руководил ими. И наконец, Итагаки играл важную роль в развертывании движения за так называемую 'независимость Маньчжурии' и в заговоре, имевшем целью создание марионеточного государства Маньчжоу-Го'.
В 1934 году он занял должность заместителя начальника штаба Квантунской армии. В 1937 году, после событий 7 июля, Итагаки стал командующим дивизией, в 1938 году — министром сухопутных войск, а в 1939 году его назначили начальником штаба посланной в Китай армии. Потом он был командующим в Корее, командующим войсками в Сингапуре. Он играл важную роль в установлении марионеточного правления на Севере Китая и во Внутренней Монголии, в наступлении на внутренние районы Китая, в установлении марионеточного режима Ван Цзинвэя, в нападении Японии на СССР у озера Хасан и в других важнейших событиях.
23 февраля 1932 года, во второй половине дня, у меня состоялось свидание с Итагаки. В качестве переводчика присутствовал Накадзима — драгоман Квантунской армии.
Итагаки был небольшого роста, лысый; на его до синевы выбритом лице особенно выделялись черные усы и брови. Среди всех японских офицеров, которых я встречал, Итагаки выглядел самым подтянутым и аккуратным. Белоснежные манжеты рубашки слепили глаза, складки на брюках были идеально заглажены. Все это, в том числе его привычка тихонько потирать руки, создало у меня о нем впечатление как о человеке изящном, с хорошими манерами. Прежде всего Итагаки поблагодарил за подарки, а затем пояснил, что по приказу командующего Квантунской армией Хондзё он приехал ко мне с докладом по вопросу о создании нового государства в Маньчжурии.
Он неторопливо начал с того, что 'народ в Маньчжурии не поддерживает жесткий режим Чжан Сюэляна, японские права и привилегии не имеют никаких гарантий', и затем долго разглагольствовал о 'справедливости' действий японской армии, 'искренне помогающей маньчжурам установить добродетельное правление и создать рай'. Я слушал его, все время кивая, а в душе молил, чтобы он быстрее перешел к вопросу, интересовавшему меня больше всего. Наконец он заговорил о главном:
— Это новое государство получит название Маньчжоу-Го. Столица его — город Чанчунь, который с этих пор будет называться Синьцзин — новая столица. В состав государства войдут пять главных национальностей: маньчжуры, монголы, ханьцы, японцы и корейцы. Японцы, живущие в Маньчжурии в течение многих десятилетий, отдают свои силы и способности; поэтому их юридическое и политическое положение, естественно, должно быть такое же, как и других национальностей. Например, гости могут, как и другие, служить чиновниками в новом государстве.
Накадзима еще не успел все перевести, как Итагаки достал из портфеля Декларацию маньчжурского и монгольского народов, пятицветный флаг Маньчжоу-Го и положил все это прямо передо мной на стол. Меня душил гнев, дрожащей рукой я отодвинул все в сторону и спросил:
— Что это за государство? Разве это великая цинская монархия?
Мой голос изменился до неузнаваемости, но Итагаки все так же неторопливо продолжал:
