и богатую телку с записанным на нее огромным домом, не попадающим под конфискацию, пойдешь, отсидишь себе, потом как ни в чем не бывало вернешься и все будет по-прежнему? Ты действительно в это верил?
Петр очень старался, чтобы его вид вызывал только жалость.
— Тебе нужна старая, добрая и верная жена. А я ни старая, ни верная, ни добрая. Sorry.
Она продолжала свой монолог, не отрывая глаз от темноты ночного сада.
— Но ведь именно такой ты меня всегда и хотел. Твоя школа. Такой ты меня вылепил сам. Только я не хочу выглядеть в твоих глазах свиньей. Я подумала о том, что будет, когда ты вернешься.— Она деловой походкой подошла к столику и достала визитку. На, здесь адрес и телефон Мачея Гоффмана. Это мой адвокат. Он выплатит тебе половину стоимости дома, сада и теплиц, даже тех, которые я поставила без тебя. Для начала тебе должно хватить. Ты же способный.
Петр взял визитную карточку, повертел в руках, вздохнул. Впервые за время разговора Тереза улыбнулась ему, дружески, даже приветливо. Ни следов угрызений совести, ни недавнего гнева. Петр вздохнул еще раз, кивнул.
Она обеими руками откинула назад пушистые волосы, в этом жесте были и облегчение, и радость: с самым неприятным покончено, теперь можно расслабиться.
Петр пригладил короткий ежик на голове.
— Я в самом деле завязал.
Тереза посмотрела на него с укором: зачем опять возвращаться к тому, с чем они только что покончили?
— До следующего турне?
Петр посмотрел ей в глаза:
— Ты сыграла по крупной и... и прекрасно выглядишь.
Тереза расплылась в довольной, разбойничьей улыбке, но тут же посерьезнела:
— Спасибо. К сожалению, не могу сказать то же самое о тебе.— Она пристально посмотрела на его «боксерскую» прическу.— Подрезали тебе крылышки.— Но тут же ободряюще подмигнула: — Хотя тебе это все нипочем. Ты еще погуляешь. Я в тебя верю. Желаю удачи.
Она подняла вверх большой палец. Такой она и осталась в его памяти.
Когда он проснулся, его попутчика в купе уже не было. Поезд стоял на какой-то маленькой станции. И хотя было темно, он увидел, что в него пристально вглядывается старушка. Ее взгляд был таким, что Петр вздрогнул и почувствовал тревогу. «Неужели я разговаривал во сне?» — пришло ему в голову.
— Вам что-то страшное снилось? — осторожно спросила старушка, не отрывая от него глаз.
— Не знаю. Не помню,— пожав плечами, он подумал, что собственную беспомощность необходимо во всех случаях скрывать от посторонних.
— Тяжелый у вас был сон,— покачала головой бабуся.— Странно, что вы ничего не помните. У вас, наверное, неприятности. Такие сны всегда снятся человеку, когда у него неприятности. Уж я-то знаю.
Петр не ответил. Что она могла знать о его неприятностях?
Он посмотрел в сторону девушки. Та спала, вытянувшись на лавке, головой к нему. Задравшийся темный свитерок обнажал полоску тела. В нем не промелькнуло даже и тени желания. Он с сентиментальной грустью посмотрел на разметавшиеся по лавке белокурые волосы. Девушка открыла глаза, глубоко вздохнула, встала, поправила прическу. Поезд медленно тронулся.
— Два с половиной часа стояли,— запричитала старушка.— Ужас просто. Может быть, пути размыло?
Девушка стала расчесывать свои длинные светлые волосы, взглянула на Петра и тихо произнесла:
— Даже не знаю... Вы мне всю ночь снились. Почему-то.
— Я?! — ужаснулся Петр.— Да я уже староват, чтобы вам сниться.
Девушка улыбнулась, но ничего не ответила.
Вышла в коридор и прислонилась к окну. Петр поборолся с собой, но за ней не последовал.
В полдень он сидел на деревянной лавке довоенного вагона третьего класса, тупо уставившись в нацарапанную гвоздем надпись на стене: «Йолька — курва!»
Рядом с ним двое мальчишек школьного возраста, лет двенадцати — тринадцати, играли в покер. Первый, Херувимчик, как он мысленно его назвал, играл в карты, как в нечто запретное, но, безусловно, притягательное, честное и благородное. Вероятно, видел какой-нибудь американский фильм, где в покер играли «настоящие мужчины». Второй — Петр окрестил его Лисенком — беспокойно шнырял быстрыми глазками. Он уже кое-что постиг, во всяком случае, знал больше Херувимчика.
Он наблюдал за ними недолго, собственные мысли завладели им, он отвернулся и задумался. Поезд раскочегарился, набрал ходу, небольшие станции мелькали в окне все чаще. Примет же цивилизации в виде свалок строительного мусора на последнем отрезке пути, Рогув — Лютынь, попадалось на глаза все меньше и меньше. Было впечатление, что на этом кусочке земли протяженностью километров тридцать время приостановило свой бег. Одноколейке, по которой пыхтел, паровозик, наверняка уже было лет под сто, да и допотопному локомотиву немногим меньше. Люди, думалось ему, жили здесь в тиши и покое и тридцать, и пятьдесят лет назад. Но он ошибался.
Во время ночной поездки он уверял себя, что у него есть все шансы стать обычным человеком, таким, как все. Он ощущал в себе способность к взаимопониманию с простыми людьми, проникновению в их заботы и проблемы. Ничего больше от жизни он и не хотел.
— Ну что, фортуна повернулась своей широкой... — Лисенок произнес это с леденящим спокойствием, явно подражая опытным игрокам в покер.
На лице Херувимчика видна была отчаянная внутренняя борьба. Лисенок демонстративно выстукивал пальцами ритм, который должен был подхлестнуть противника принять решение. Так и случилось. Херувимчик достал из кармана двадцатизлотовую[1] бумажку и небрежно швырнул на столик.
— Посмотрим, чья шире,— произнес он решительно.
— Играем?! — радостно удивился Лисенок и взял в руки колоду,— Сколько карт?
— Три,— блестя глазами; выдохнул Херувимчик.
Лисенок самым примитивнейшим образом жулил. Свои карты он стал менять в тот момент, когда противник с выступившим на щеках румянцем напряженно рассматривал три только что прикупленные карты. Колоду он держал на ладони так высоко, что без труда вытащил снизу туза. Сидевший напротив Херувимчик ничего не заметил, зато Петру со стороны было видно все. Лисенок вдруг ощутил какое-то беспокойство и воровато зыркнул на незнакомца. Грынич смотрел перед собой пустым, отсутствующим взглядом. Лисенок подавил вздох облегчения и открыл свои пять карт.
— Главное в покере — ничего не бояться,— к нему вернулась уверенность бывалого картежника.— Чтобы выиграть, нужно рисковать. Риск — благородное дело. Кто не рискует, не пьет шампанское. Двадцатку под тебя, играешь?
— Будь другом, ты же знаешь, у меня больше нет денег.
— В покере нет друзей,— услышал в ответ Херувимчик, беспомощно посмотрел на свои часы и снял их с руки.
За окном замелькали отдельные домики, Грынич встал и подошел к окну.
— Сейчас мы заканчиваем, одну минуточку,— бросил Лисенок.
Петр в ответ кивнул, привстал на цыпочки, доставая с верхней полки свой саквояж, и, чтобы было сподручнее, на секунду оперся рукой о столик.
— Если проиграешь, выкупаешь завтра? — уточнил Лисенок, глядя на часы.
Херувимчик обреченно кивнул и выложил свои карты на стол.
— Ого-го! — с деланным удивлением завопил Лисенок.— «Фул» на дамах! Неплохо. Только мой тебе совет: не верь бабам — обманут. У меня тоже «фул», только на тузах...
Вдруг в глазах поверженного Херувимчика вспыхнул радостный блеск. Он посмотрел на разложенные на столике карты, затем на соперника и, ни слова не говоря, сгреб обеими руками деньги и пододвинул к
