открывало её красивую шею и очаровательные плечики.
«И ничего я не худая», — даже подумала Зиночка. — А очень даже с фигуркой. Не хуже чем у Белкиной!
Таня Белкина была признанной красавицей, и Зина сама немного смутилась от такой наглости, но, взглянув ещё раз, гордо добавила вслух:
— Да, да!!! Как у Белкиной!
Сейчас придут родители, удивятся и восхитятся. Особенно обрадуется мама, ведь она иногда (редко, но бывает), вздохнув, говорит:
— И в кого ты такая серая мышка?
А вот и не серая! А вот и не мышка! Зиночка легко представила, как теперь мама согласится, что надо немедленно накупить модной одежды, и всё изменится. Деньги дома есть, и немалые, — значит, две-три юбочки (одну — как у Белкиной!!!), джинсики, ну, и платьице наподобие этого. Это ведь Иришкино; спасибо ей, но надо завтра вернуть.
…Ну наконец-то, пришли!!! Зиночка услышала родные голоса на лестничной клетке, заглянула в глазок: они! И сразу — оба, вот как удачно!
Она мгновенно прошмыгнула в комнату. Сейчас сделает сюрприз, пусть только войдут!
— Зина, мы дома! — привычно окликнул отец.
— Ну и заходите! — крикнула она весело. — И давайте скорее в комнату. У меня хорошая новость.
— Идём, идём, — родители снимали обувь. — Что, снова где-то победила?
— Почти! — Зиночка успела ещё и надеть мамины праздничные босоножки на каблучке, и стояла сейчас радостная, сияющая.
— Это что такое?.. — прищурился отец. Он повернулся к жене. — Ты могла подобное ожидать?
И зло добавил:
— Пять минут на умывание, гейша местная. Жду!!!
Мама попыталась было что-то возразить, но так и осталась с открытым ртом. В её глазах возникло смятение. Ничего не понимая, послушная Зина прошла в ванную и тщательно умылась. Чего он?! Так было красиво…
Потом вернулась в комнату.
— Садись! — процедил отец. — Ну, Марина, — повернулся он к жене. — И что будем делать теперь?
Мама молчала, испуганно наклонив голову.
— Не знаешь, — вздохнул папа. — Ничего, зато я знаю, к счастью. Кто, Зина, тебя размалевал и откуда этот наряд публичной девки? Ну?!
— Папа, подожди! — взмолилась Зиночка. — Ты не понял! Это Ира, ну помнишь, я тебе говорила? Новенькая наша! И платье — её, и…
— Значит так, эту девицу к нам на порог не пускать, — повернулся он к маме. — И ты, доченька, к ней больше не пойдёшь. Тебе четырнадцать лет, ты понимаешь?? Четырнадцать! Ты школьница, девочка, и должна учиться! И во всём быть скромной. Скромной, ясно?! Да меня чуть удар сейчас не хватил; в таком виде, как мы тебя застали — самое место на панели!!!
Зина заплакала.
— Что, стыдно? — вскинулся отец. — Ничего, поплачь, это полезно! Ну-ка, Марина, — кивнул он решительно, — а принеси-ка мне портфель нашей дочери!
Мама бросилась исполнять. Зиночка смотрела потрясённо: уж чего-чего, а обысков родители никогда не устраивали… Что он думает найти?.. И вдруг похолодела: стихи! Там, в кармашке. Те самые, ночные!.. Ой!
Но отец уже нашёл.
— Так, а это что?
Его глаза бесцеремонно шарили по строчкам. Прочитал вслух, нехорошо улыбнулся:
— А вот и причина. Про кого написала? — он впился взглядом в лицо дочери. — Молчишь, шлюшка дешёвая? Ну ничего, я это поправлю моментально, в течение часа!
Он яростно разорвал листок на мелкие клочки и сунул обрывки жене:
— Иди, выбрось в ведро.
Мама покорно пошла на кухню. Отец молчал, играя желваками. Ждал.
Потом он долго, много и правильно говорил, усадив дочь напротив себя. Мама, как китайский болванчик, кивала на каждом его слове.
По ходу речи отец постепенно успокаивался, и уже потекли слова «доченька», «родная» и «девочка моя». Папа желал ей добра, это было ясно. Наверное, он, как всегда, прав, ему виднее.
— И ты, Зиночка, когда будешь в моём возрасте, станешь думать так же, дорогая. Пойми! Я хочу защитить тебя от неправильной судьбы, доченька!
И лишь в девять часов вечера беседа была окончена: режим есть режим, Зиночке пора отправляться в постель.
— Ну всё, — сказал наконец папа, бросив взгляд на часы. — Не сомневаюсь, что ты всё поняла. Ты же у нас большая умница, доченька. Иди, готовься ко сну.
Он примирительно поцеловал её и ласково потрепал по плечику:
— Ладно, забудем. Я простил тебя. Ты ведь глупенькая ещё…
Большие стенные часы пробили, как положено, когда Зиночка была уже в постели. Она долго ворочалась, потихоньку плакала; но наконец сон сморил её.
…А утром она поднялась совсем прежней: аккуратной, подтянутой и дисциплинированной.
— Доброе утро, доченька! Как спалось? — засиял ей навстречу свежей улыбкой отец.
— Спасибо, папа, хорошо.
Она спокойно посмотрела в глаза родителю открытым взглядом и отчётливо подумала: «Как я тебя ненавижу!»
Только не надо нервничать!.. Диана уже пришла в себя и спокойно обдумывала ситуацию. Да-да, докладная записка!
Ручка быстро побежала по бумаге:
«Директору… школы… учителя Малько Д.И. …Довожу до Вашего сведения…»
Вот пусть теперь Гордунова попляшет! «Не видать ей медали как своих ушей, не будь я Малько!» — удовлетворённо усмехнулась Диана, ставя жирную точку.
…Конфликт был давний, ещё с прошлого года. Забыть, плюнуть и растереть. На одной из контрольных (списывают ведь, лодыри!) Диана Ивановна перехватила записку от Гордуновой к выдающемуся двоечнику Серёжке Крылову. Смазливый тип, но лентяй — поискать! Когда-то, в младших классах, даже, говорят, был отличником, во что сейчас верилось с трудом.
— Гордунова, это что за благотворительность?! — возмутилась учительница, когда белый квадратик уже, казалось бы, благополучно перекочевал к Крылову.
— Дай сюда! — она подошла к юноше и решительно протянула руку.
— Диана Ивановна, это не шпаргалка. Честное слово! — покраснел Крылов.
— Да-а? А что, по-твоему? — рассердилась математичка. — И вообще, Гордунова, если не хочешь, чтоб я тебе работу не зачла, прекрати эти штучки! Не ожидала от тебя.
— Диана Ивановна, отдайте! — потупилась Гордунова, тоже красная, как малина. — Это действительно не шпаглагка.
— Да вы что, за дурочку меня оба держите, что ли?!
Класс заинтересованно молчал. Диана Ивановна ловко выхватила послание из рук зазевавшегося парня. Он рванулся было забрать, но не успел.
— Диана Ивановна, не читайте, это не вам! — не на шутку разозлился Крылов. Он встал и выпрямился во весь свой немалый рост и смотрел на учительницу то ли с мольбой, то ли с ненавистью; сразу и не поймёшь.
Но Диана уже развернула записку. Действительно, никакой математики. Но не менее увлекательно,
