– А разве закон не обязывает принять заявление о преступлении того прокурора, к кому оно поступило?
Перед ним был сутяга, побывавший, видимо, и у дежурного прокурора, и у всех других. Проще записать его заявление, чем выпроводить. Васин взял лист чистой бумаги и ручку.
– Слушаю вас...
– Я засек шайку преступников.
– Сколько человек?
– Пока знаю двоих, но...
– В чем их криминал? – перебил Васин, стараясь прежде всего выявить состав преступления: обыватель и подростков с гитарой считает шайкой.
– Они намерены оклеветать и посадить достойного человека.
– С какой целью?
– А он на них непохож.
Васин положил ручку, чтобы решить смешной вопрос. Бичом приемных были два сорта людей – сутяги и психи. Кто же этот?
Костюм неопределенно-пыльного цвета. Рубашка линялая или уж такого незаметного салатного оттенка. Без галстука. Седые волосы. Узкие черные глаза, горевшие нездоровым блеском. Бородка, какие носили испанские идальго, дрожит, будто держится на двух-трех волосках.
– А вам эта шайка... не показалась?
– Я ж не псих.
Только психи и стараются при первой возможности заверить, что они здоровые.
– И чем же этот достойный человек на них непохож? – начал веселеть зональный прокурор: неплохая разрядка перед тяжким разговором у зама.
Гостинщиков пугливо оглядел углы, подался к Васину через стол и тихонько, чтобы никто не услышал, сообщил:
– Ничем.
– Ну, внешностью, что ли? – Васин катнул ненужную авторучку: достаточно будет выслушать.
– И внешностью.
– Страшный?
– Не так страшный, как непонятный. Они солидные, а он мальчуганистый. Они спокойные, а он издерганный. Они обстоятельные, а он порывистый. Они хитрые, а он простодушный. Они причесанные, а он лохматый. Они без очков, а он в очках минус восемь...
Васин ощутил, как ему неприятно свело губы, наверное, в противную гримасу, в которой соединились вежливая улыбка, поздняя догадка и желание скрыть эту догадку. Он спросил уже по инерции и, как ему казалось, уже ни к чему:
– И что же это за шайка?
– Женщина и мужчина.
– Кто же? – Теперь он спросил заинтересованно, хотя понимал, что дальше разговор продолжать глупо.
– Э, Калязина и какой-то Васин.
Зональный прокурор не нашелся и оттого бессмысленно смотрел на посетителя.
Гостинщиков осклабился и стал походить на деревянного щелкунчика орехов, которых продавали в магазине сувениров.
– А я этим хочу что-то сказать, – сказал он так, будто еще ничего не сказал.
– Что вы хотите этим сказать?
– Хочу сказать, что я на все способен. Пойти к прокурору города, поехать к Генеральному прокурору, попасть на прием в Президиум Верховного Совета...
– А вы, гражданин Гостинцев...
– Гостинщиков, ученый...
– Не ждете, гражданин Гостинщиков, что я попрошу вас из кабинета?
– Зачем? – удивился Рэм Федорович. – Я сказал все и сейчас уйду сам.
Васин вновь умолк, задетый охранительной грамотой, ангелом пролетевшей мыслью. Самоуверенный. С бородкой. Ученый. Вполне возможно, что и крупный. Крупные ученые частенько смахивают на психов. Сказал ведь, что его имя вчера упоминалось в печати...
– Товарищ Гостинщиков, – спросил Васин тоном прохожего, узнающего дорогу, – вы ученый в каком звании?
– Доктор наук, – соврал Рэм Федорович и тут же пожалел, что не назвался академиком.
– Извините, каких?
– Э, геолога-минералогических, извините.
– Вы упоминали, что ваше имя было в печати...
– Да, в 'Ученых записках'. Статья называлась 'Новое месторождение червонного золота'.
– Вы открыли?
– Разумеется, – небрежно врал Гостинщиков ради него, ради этого теленка Рябинина.
– И что теперь вас ждет?
– Думаю, что выдвинут на премию.
– А Рябинину вы... кто?
– Деверь.
– Деверь... это...
– А может быть, шурин. Короче, его жена есть моя сестра.
Васин не поверил бы случайному человеку на слово, но внешность ученого, странное поведение и связь с Рябининым убеждали. Он прошил его умным взглядом и примирительно начал:
– Давайте откровенно. Он вам почти родственник. А вот я его не принимаю.
– Э, за что же?
– За целый букет. Медлителен...
– Потому что глубоко пашет.
– Спорит, не соглашается...
– Он же не продавец, для которого покупатель всегда прав.
– Противоречив...
– Видите ли, товарищ прокурор: если у человека одна мысль, две мысли, три, то он ясен, как невеста в фате. А если у человека много мыслей? Среди них возникает противоречие. Вы попробуйте.
– Рябинин, по-моему, пессимист. – Васин постарался последних слов не заметить.
Э, пессимист? А вы как-нибудь зайдите к моему соседу – он оптимист. Потому что ничего не знает ни о жизни ни о смерти.
– Он терпим ко всему: к недостаткам, к преступникам...
– Да, он терпим ко всем. Вот только к дуракам нетерпим.
– И потом, товарищ Гостинщиков, дело не во мне и не в личных симпатиях. Дело в объективных фактах.
– Рябинин денег взять не мог, – отрубил Рэм Федорович, дрогнув усохшей бородкой.
– Они ему не нужны?
– Нужны, но только свои. В поле он получал для партии в банке десятки тысяч. Димке Семенову, технику, который проболел при двух детях целый год, Рябинин все лето посылал деньги. Нашей поварихе Марии Ивановне, пекшей или пекущей несравненные блинчики, он отдал весь сезонный заработок, когда у нее сгорел дом. Кстати, он техником получал больше, чем получает сейчас, и все-таки пошел на эту работу. Вам мало?
– Сколько бы вы хорошо о нем ни говорили, все решат факты.
– А клевету вы не допускаете?
– Допускаю. Поэтому мы все тщательно проверим.
– Хорошо, я подожду в приемной.
Гостинщиков легко поднялся и, помахивая пластинкой, отвесил изящный поклон.
