привычку сажать ее к себе на колени и гладить губами ее шелковистый висок. Геле казалось, что она приручила Лиса, новые отношения приятно волновали ее. Она — боевая подруга, любовница, единомышленница, соратница борца за идеи. Она сильная, умная, хитрая, ловкая. Она, как и ее друг и любовник, служит великому делу, посвящает себя чему-то, что выше понятий о счастье жирных лицемерных обывателей, самодовольных шлюх и прочей швали. Ее жизнь — чистый и высокий полет над копошащейся массой жалких людишек, думающих лишь об удовлетворении низменных инстинктов.
Где-то в это время в Геле произошли перемены, которые могли бы напугать кого угодно, но только не Лиса и не ее саму. Наблюдая за беспечным сообщником, ставившим выше любых условностей свой интерес и свою прихоть, она решила, что такое отношение к жизни годится и для нее самой. Все исчезло вокруг: семья, друзья, мораль, приличия, законы... Она воспарила над землей, ощутив удивительную, беспредельную свободу. И если раньше она ждала, что ее месть совершит кто-то другой за нее, то теперь Геля не отдала бы эту радость никому и ни за что на свете.
Бывший парень Гели, Антон, снова встретился ей на улице совсем недавно. Он даже имел наглость поздороваться с ней и Геля ответила ему сладкой улыбочкой, решив в тот самый момент, что он долго будет вспоминать свою брошенную подругу. А его плебейка — еще дольше!
Решение надо было претворять в жизнь и немедленно. Кто это говорил, что месть — такое блюдо, которое надо подавать горячим? Дома она выбрала пару бутылок с коктейлем Молотова, приготовленных ее другом накануне, сложила их в пакет, добавила две проверенные зажигалки, и опасную бритву Лиса. Потом пошла к дому Антона. День уже приближался к вечеру, солнце село, и вскоре тьма, сравнимая только с темными замыслами Гели, сгустилась над головой злоумышленницы. Частный сектор, как называли этот район в центре Гродина бюрократы, словно вымер. Народ наслаждался сериалами, отдыхая после трудного дня: для большинства здешних обитателей рабочий день не заканчивался в восемнадцать ноль-ноль, а продолжался до темноты поливкой огорода и сбором небогатого урожая.
Она шла вперед, веселая, бодрая, обладающая решимостью и силой, впитавшими в себя обиду, горечь, зависть, злобу и боль. Сейчас ее сердце было свободным и радостным, а после исполнения замысла оно будет еще и спокойным.
В окнах частного дома, где проживали молодые, горел свет и вопило «Русское радио». «Будем дохнуть под тра-ля-ля!» — усмехнулась Геля. Ей ничего не стоило перемахнуть через низенький и реденький заборчик. Да уж, хозяин из Антона вышел никудышный! Вблизи дом представлял еще более жалкое зрелище, чем снаружи: покосившаяся мазанка, которую побелить некому. В окно, которое никто не потрудился завесить, был виден кухонный стол, застеленный газетой. На грубых общепитовских тарелках лежали помидоры, колбаса и хлеб. Натюрморт дополняла открытая банка кильки в томате и бутылка дешевой водки. За столом собралась семья: Антон с красным от алкоголя лицом и уже клюющий носом над своей тарелкой, его благоверная в грязном халате, половина пуговиц на котором была выдрана с мясом, и теща, тоже пьяная, с грудничком на руках.
«Как мило! — подумала террористка. — Антон дорогим вином в моей компании брезговал, а здесь, смотри-ка, беленькая идет без сучка, без задоринки!»
И вдруг Геля взорвалась. Она не закричала и не заплакала, она не стала бить стекла и ругаться матом. Трясущимися от бешенства руками достала из сумки бутылку с зажигательной смесью, чиркнула зажигалкой, дождалась, пока разгорится пропитанный керосином фитиль, и швырнула бутыль в форточку. Она увидела, что бутылка упала позади сидевших за столом. Взрыв оказался сильным, громким и достаточно мощным. Сразу погас свет и вылетели стекла из окон всего дома, сработала сигнализация в машине, стоявшей в соседнем дворе. Залаяли псы, в доме кто-то истошно, надрывно завизжал, закричал ребенок. Во двор выскочили две тени: одна — громоздкая, неловкая, хромая, а другая, без признаков увечий, явно мужская. Геля достала опасную бритву и обнажила лезвие.
Желтого света уличного фонаря оказалось вполне достаточно, чтобы Геля разглядела некоторые подробности: женская фигура принадлежала теще Антона, ее лицо было залито кровью, в руках она несла орущий сверток. Сам Антон, видимо, был оглушен, потому что крови на нем видно не было, но он шатался, бессмысленно вращая глазами. Жены изменника видно не было.
Геля выступила из темноты.
— Гадина! — сказала она своему бывшему парню и полоснула бритвой по его лицу. Сначала она метила попасть по шее, но в последний момент передумала и решила резать по глазам. Однако промахнулась и попала только по подбородку. Антон закричал и схватился руками за лицо. А Геля сочла свою миссию выполненной и ретировалась в темноту.
Дома она с наслаждением приняла душ, а потом информировала о своем деянии Лиса. Тот сначала долго молчал, удивляясь на довольный вид злодейки, а потом криво усмехнулся и сказал нечто, что смахивало на цитату:
— «Природа жестока; ну так и я садист»! — и обобщил: — Возможно то, что произошло — к лучшему.
— Конечно, к лучшему! — согласилась Геля. Ей захотелось есть, и она вышла на кухню.
Пятого утром Геля проснулась в отличном настроении. День улыбался ей, жизнь улыбалась ей, Лис улыбался ей. Сегодня она станет полноправным членом сообщества, в которое входит Лис. Начнется новая жизнь, увертюра к которой показалась ей изумительным праздником, карнавалом наоборот, когда ей удалось оторвать от своего лица прилепленную другими маску и стать собой, такой, какой она должна быть.
Впервые ей захотелось поговорить с кем-нибудь, кто знал ее прежнюю. Конечно, она уже побывала в отделе кадров института, где работала, и уволилась, рассказав байку, будто выходит замуж за мусульманина, правую руку самого Бен Ладена и едет с ним в Саудовскую Аравию. Все посмеялись, конечно, но зато у сотрудников не было времени задавать глупые вопросы.
Еще Геля поговорила с мамой. Она извинилась за свое поведение, хотя ничего плохого в последнюю встречу с матерью не сделала, а просто таким образом было легче наладить отношения. Ведь этого хотел Лис, это было необходимо общему делу. Когда мама растаяла под лучами дочерней любви, Геля выдала ей наиболее подходящую версию своего исчезновения: она едет работать по контракту в Малайзию на завод по сборке электронной бытовой аппаратуры. В месяц будет получать пятьсот долларов плюс проживание и питание. Конечно, мама начала волноваться, выспрашивать: что, да как? Но Геля объяснила ей — едет не одна, с друзьями. К тому же, она уже взрослая, поэтому считает стыдным для себя сидеть на шее родителей. Пусть мама передаст привет папе, а Геля будет звонить. Правда, раньше чем через пару месяцев звонков ждать не надо, хотя она постарается сообщить о себе пораньше, конечно. Зайти до отъезда тоже не получится — некогда уже.
А вот теперь Геля решила позвонить Свете Фирсовой. Что рассказать — другой вопрос. Здесь тоже могла бы сгодиться версия о Малайзии, но, возможно, она придумает что-нибудь еще. Какая, черт возьми, разница, что наплести людям, которых больше никогда не увидишь?! Но позвонить все-таки хотелось. Она взяла трубку радиотелефона и снова вернулась в разобранную кровать. Лис только что ушел, времени навести порядок и приготовить еду достаточно.
— Светка, привет! — сказала Геля, только услышав такое родное «Алло!» подруги. — Узнаешь?
— О! — сказала Света так, будто они не расставались на последние полгода. — Ты? Как дела?
— Нормально, как у тебя? Маринка пишет?
— Да, но только через Интернет, — грустно ответила Света. — А я такой спец по компьютерам хреновый, что каждый раз получаю сюрпризы: то фото открыть не могу, то вложение не читается, то вообще пароль свой забуду!
— Старые мы, — согласилась Геля. — Не в то время выросли, теперь нас учить — только время терять!
— Ага! Точно. Знаешь, последний раз такая хренота пришла — закачаешься. Я Маринку пыталась потрясти, зачем она это прислала, а она говорит, что ни при чем. Тогда кто?
— Какая хренота? — заинтересовалась Геля.
— Ой, ну ужас! Какая-то цитата, не цитата... Что-то про тиски из маленьких палочек из дерева и что палач одним движением ломал пальцы и срывал кожу, мясо... Ужас просто! Еще и вложение пришло, но я не смогла, к счастью, открыть.
