– Ну и что ты скажешь? – Гиборьян смотрит на меня напряженно. Словно от моего ответа зависит его жизнь.
– Я согласен.
Они сразу оживляются, начинают улыбаться друг другу и мне. Я тоже хочу улыбнуться, но лицо не слушается.
– Сколько тебе лет? – спрашивает Гиборьян.
– Семнадцать.
– Самое время выходить в мир.
– Давненько я не бывал в Сибири, – говорит доктор Бакстер дяде Ване. – Прекрасные у вас места!
– Да, – отвечает дядя Ваня, глядя на меня. – Места у нас удивительные!
Они прощаются с дядей Ваней. Тот, слегка помедлив, протягивает руку и мне.
– Не хочешь взять с собой что-нибудь из личных вещей? – спрашивает доктор Гиборьян. – На память.
– Нет, – поспешно отказываюсь я.
Он понимающе кивает головой.
– Самолет ждет нас, – говорит он.
Мне вдруг становится страшно. Словно я что-то украл. Хотя так оно и есть. Я украл у многих из здесь живущих их сокровенные мысли. Люди не любят воров и никогда не прощают их. Даже воров поневоле. Даже друзья. Как дядя Ваня.
Я встаю.
– До свиданья, дядя Ваня. Я еще вернусь к вам, и мы сможем поговорить без этих проклятых шлемов.
– До свиданья, Илья! Будь счастлив!
В дверях я оглядываюсь. Дядя Ваня с грустью смотрит мне вслед. И я понимаю, что встречаться со мной он уже больше не захочет. Воров не прощают.
Страница следующая. Я в клинике. Масса врачей. Сплошь мужчины. Ни одной медсестры. Все в шлемах. На мне шлема нет. Зато стены помещений, в которых я бываю, задрапированы металлизированной сеткой. Меня готовят к предстоящей операции.
Доктор Гиборьян заявляет, что такому унылому хилятику, как я, операции не вынести. Я не обижаюсь, хотя, честно говоря, всегда считал себя крепким парнем. Наверное, я казался себе таким рядом с Псом- Вовиком, Матвеем Карагулько и другими минус-мутантами.
– Тебе нужно набрать мышечную массу, – говорит доктор Гиборьян. – Чем больше масса, тем легче перенести тяготы операции. Пойдем – познакомишься с тренером…
В течение нескольких недель лечение сводится к систематическим уколам и постоянным занятиям на спортивных тренажерах. Бег, прыжки, плавание, поднятие тяжестей, восточные единоборства…
Время от времени доктора устраивают «обмер тела». Тело, естественно, мое. Проанализировав полученные данные, меняют типы физических упражнений. И опять занятия – до изнеможения, до красных чертиков в глазах. И уколы… Порой мне начинает казаться, что меня готовят не к медицинской операции, а к очередным Олимпийским играм. Вот только не знаю, по какому виду спорта. Да и допинговый контроль не пройти. Так что с соревнованиями придется подождать.
Вскоре, после очередного обмера, доктор Бакстер объявляет доктору Гиборьяну:
– Антропометрическая тождественность – девяносто пять процентов!
Гиборьян хлопает его по шлему и подмигивает мне, дружески пожимает руку.
– Вот теперь ты крепок телом, – говорит он. – А как насчет духа?
Я молча пожимаю плечами. Как мама.
Страница следующая. Я лежу на операционном столе. Вдоль стен приборы, приборы, приборы. Никогда еще я не видел столько приборов. От них тянутся к моему телу тонкие щупальца разноцветных проводов и шлангов. Руки и ноги пристегнуты к операционному столу. Чуть в стороне я вижу внимательный глаз телекамеры. Гиборьяна не вижу.
– Генератор? – спрашивает доктор Бакстер.
– Вышел на режим, – отвечает невидимый мне кто-то.
– Назови себя, – просит доктор Бакстер.
– Илья Муромов, – говорю я. – Плюс-мутант, уроженец Сибирского спецсанатория НИИГМ Российской Академии Наук.
– Хорошо, – говорит Бакстер. – Отлично! Через несколько часов ты мне скажешь то же самое. Но я буду уже без шлема, Как и ты сейчас. Не боишься?
– Нет, – говорю я. – Я вам верю.
Доктор кивает кому-то в сторону.
– Начали!
И я проваливаюсь в вязкую бесцветную тьму.
Страница последняя. Я лежу на койке и по некоторым малоуловимым признакам понимаю, что койка эта отнюдь не из моего дома. Слегка прихватывает левую руку. Выволакиваю ее из-под одеяла и внимательно рассматриваю. Рука как рука. Пытаюсь понять, где я и как сюда попал. Тщетно.
Открывается дверь. Вваливается знакомый, длинный и черный. Анри Гиборьян, псевдоним Одиссей. На голове дурацкий серебристый шлем.
– Привет!
– Привет! – отвечаю.
– Ты помнишь себя?
– Конечно! – говорю. – Жюль Карне, псевдоним Телемак. Диггер ЮНДО. Давний приятель одной дубины по прозвищу Одиссей.
– Прекрасно! – Одиссей сияет. – Рад за тебя!
– Что у тебя на голове?
– Украшение… Как себя чувствуешь?
– Нормально. А что со мной было?
– Плохо с тобой было. Отделали тебя и отделали так, что еле по кусочкам собрали.
Я снова вытаскиваю из-под одеяла саднящую левую руку.
– Вот-вот, – говорит Одиссей. – Руку нашли позже всего остального.
– Кто это меня? – спрашиваю.
– Кабы знать!
– А где я?
– В нашей клинике, в Швейцарии.
– У Бакстера?
– У него, родимого. Он тебя и собрал. Так что можешь считать его вторым отцом.
– Бакстер свое дело знает, – говорю я удовлетворенно. – А что это у тебя за шлем на башке? В космонавты собрался?
– В космонавты собираться предстоит тебе. Но об этом несколько позже, когда совсем выкарабкаешься. Скажу только, что отныне ты – Жюль Карне, псевдоним Ридер.
– Сероват псевдоним-то! Раньше был красивее…
– Зато полностью соответствует действительности.
Одиссей дружески треплет меня по плечу и, кивнув на прощанье, выкатывается из палаты. Я в изнеможении откидываюсь на подушку и тут же отключаюсь.
Глава четвертая
АНРИ ГИБОРЬЯН, СЕКРЕТНИК (ПСЕВДОНИМ «ОДИССЕЙ»)
В руководстве ЮНДО я оказался не сразу. В самом начале, вскоре после заключения Договора, проститутка судьба мне мило улыбнулась. В отличие от десятков тысяч офицеров французской армии, уволенных вчистую, меня направили во вновь создаваемую спецчасть, призванную способствовать Великому Процессу Разоружения. Сами понимаете, отношение к Договору изначально было неоднозначным: очень многим не слишком-то улыбалось превращаться из доблестных вояк в мирных обывателей. Спецчасти помогали этаким колеблющимся сделать решительный шаг… Впрочем, инциденты случались довольно
