Рубикон, или Мир в латах

Илья посмотрел на нее с восторгом и благодарностью.

– Я бы не смог… – начал он.

И не договорил, потому что «джампер» исчез, а вокруг возникла чернильная темнота. И сквозь окруживший его мрак Илья увидел, как над островком, мимо которого они недавно пронеслись, вытянулись в разные стороны огненные стрелы. Словно расцветающий бутон вырос из океана. Бутон лез вверх, стремился в небо, а Илья разглядывал странные лепестки, пронзающие атмосферу, и отчетливо понимал, что Землю украсил цветок смерти. Потому что лепестки над океаном на самом деле вовсе на были лепестками. Потому что это оказались Анхель, Сковородников и так и оставшийся безымянным лысый. Потому что это оказались Кшижевский, Рыманов и Гиборьян. И Глинка был тут, и Артур, и Бакстер. И дядя Ваня, и отец, и десятки других, живых и мертвых, предавших и продавших его, Илью Муромова, давно или недавно. И даже мама…

Они уходили все дальше и дальше, предавая его в последний раз, а Илья был бессилен что-либо изменить. Он снова раздваивался, как тогда, с Линой… Или тогда раздваивался не он?.. Все было странно, ярко и невесомо, и было ясно только, что его alter ego[3] на этот раз – Жюль Карне.

Ты понимаешь происходящее там? – спросил Жюль, глядя на огненные стрелы.

Да! Ультиматум все-таки реализуется, – ответил Илья.

Начнется большая заваруха, – заметил Жюль. – Ты сможешь скрыться.

Да, теперь это будет несложно, – согласился Илья.

И таких, как ты, станет очень много. Очень-очень…

Наверное. Но меня это не радует.

Почему?

Потому что станет меньше таких, как ты. И с каждым поколением число их будет уменьшаться.

А тебе что до этого? Ведь такие, как я, сломали твою жизнь. И не только твою…

Да, сломали. Но они были людьми, и большинство из них не ведали, что творят.

Что тебе до них? – сказал Жюль. – Ты-то ведь не человек.

Неправда, я тоже человек, – возразил Илья. – Но таким, как я и Лина, нет места в этом мире.

В этом – нет! Но в том, какой возникнет после реализации Ультиматума – будет…

А тебе не жаль этого, пока еще существующего, – спросил Илья.

Жаль… Но это мир Рыманова, а Рыманов заслужил подобный конец. Я, пожалуй, даже рад, что жить ему осталось всего несколько десятков минут и никто уже ничего не сможет изменить.

Ошибаешься. Я смогу!

Ты?!

Я! Ведь я же не человек. Ты сам сказал… А моя нечеловечность кое-чего стоит.

Илья протянул к цветку руки, хватая уходящих знакомых и незнакомых за холодные пальцы, чтобы они повернулись и посмотрели ему в глаза, но сил не хватало, и мертвые лица равнодушно пролетали мимо. В памяти уходящих не было его, Ильи, там присутствовали только координаты атомных реакторов, до которых они обязаны были добраться. И подступило отчаяние, потому что все усилия оказались бесполезными, и мать зря полезла в петлю, и Глинка зря застрелился, и зря Анхель Санчес получил свою пулю в лоб, и Гиборьян зря перешел Рубикон.

Чувствуешь, не получается, – обрадовался Жюль.

Да, не получается, – сказал Илья. – Жаль, но, видимо, я тоже всего-навсего человек.

И тут рядом с его слабеющими руками протянулись другие, горячие, ласковые, нежные, девичьи. И все изменилось. Лепестки начали замедлять полет, мертвые лица повернулись в сторону Ильи, заметили его, обрадовались, и он увидел, как цветок смерти, распустившийся над океаном, начал опадать. Лепестки его изгибались, выворачивались и устремлялись – один за другим – в некую точку, центром которой были они – Жюль, Илья и Лина.

Везет тебе, – сказал Жюль с печалью. – А если бы не счастливая случайность?

Мне всегда везет, – ответил Илья. – Это у меня от тебя. Только причем здесь счастливая случайность?

А если бы ты полетел в другую сторону?.. А если бы старт оказался не на этом острове?.. А если бы рядом не было Лины?..

Причем здесь стороны и острова?.. Даже находись старт в другом полушарии, все было бы также. Ведь я же НЕЧЕЛОВЕК!.. И Лины не могло не быть рядом! Разве не так?

Ответа не последовало: Жюль исчез. И тьма исчезла. Вокруг снова была кабина «джампера», и Лина держала Илью за руку, а внизу раскинулась слепящая поверхность океана.

– Опять без меня хотел? – проговорила Лина с укором.

– Спасибо! – сказал Илья. – Я без тебя больше никуда.

Лина не ответила. Она тянулась губами к его губам.

А с неба стремительно падали огненные стрелы. Как солнечные слезы. Зеркальная гладь вспучилась белыми столбами, ударили громовые раскаты. На пульте «джампера» замигало табло «Авария энергетической установки».

Это конец? – спросила Лина.

Нет, – сказал Илья, делая вид, будто не понял. – Все будет продолжаться. Рыманов своего не упустит…

И зажал ей рот поцелуем.

Лина прильнула к нему, и это было последним, что он успел почувствовать, потому что через мгновение они оба разлетелись над океаном горячим облачком радиоактивного пара, рожденным в пламени взорвавшегося реактора. И грохот этого рождения соединился с грохотом все еще падавших вокруг, потерявших свою цель ракет.

А над миром летела последняя мысль Гиборьяна:

Война сняла с себя латы,

Мир надевает их на себя.

Мы знаем, что учиняет война,

Кто знает, на что способен мир?

Мысль летела над спокойными и бушующими водами океана, над весело шумящими и умирающими лесами, над песчаными и ледяными пустынями. Над светлыми и вонючими городами…

И никто на Земле больше не мог ее услышать.

,

Примечания

1

Фридрих Логау, немецкий поэт XVII века.

2

На войне, как на войне (фр.).

3

alter ego (лат.) – близкий друг и единомышленник; человек, настолько близкий к кому-либо, что может его заменить.