Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека

самого кру­пного из своих соперников. По всей видимости, даже со львами отно­шения были не столь слож­ными, раз именно бык будет последним териоморфным символом «зевса» у древних обитателей Сре­диземноморья.

Но при этом в символике Книге Бытия этот важный момент укрощения быка не отражен. Как это объяснить? Только начав­шейся широкой экспансией и связанной с нею родоплеменной диф­фе­ ренциацией, означающей фор­мирование разных программ поведения и мыш­ле­ния. Одни пле­мена ос­ ваивали саванну и степи, развивая программы при­родной эман­си­па­ции, охоты и при­ру­чения.

Другие племена, происходящие от той же пары потомков «медузы-победительницы» продол­жали двигаться вдоль берегов озер и рек. И в этой части человеческого рода более значимыми стано­вятся стереотипы, связанные с регулярным повторением ритуалов мис­те­рий, подтверждения равен­ства мужского и женского начал, ведущего к формированию не только внешнего единства племени, но и внутреннего, психического единства человека. То есть эта ветвь развития, судьба ко­то­рой от­ра­жена в образах Книги Бытия, пошла по пути гармонизации сложной психической структуры.

Прежде чем реконструировать условия и механизмы такого развития, нужно для на­ча­ла по­нять, о чем идет речь в описании полдня Дня Шестого. Что означают весьма зага­доч­ные ар­ хетипи­че­с­кие образы, открытые Моисею: «И сотво­рил Бог человека по об­разу Своему, по образу Бо­жию со­т­во­рил его; мужчину и женщину сотворил их» /Быт. 1,27/.

Нет, если бы мы верили в буквальное прочтение Библии, то и вопросов никаких не возникло. Ну, разве только пару-тройку вопросов: Почему намерение Бога сотворить человека по своему по­до­бию вдруг заканчивается сотворением сразу двух особ разного пола? И кто из них по подобию, а кто просто так? И зачем в таком случае нужно буквально спустя тридцать стихов создавать еще одну же­нщину из ребра мужчины? Все эти вопросы, разумеется, давно поставлены, и на эти темы исписаны горы богословских и эзотерических книг. Но в отличие от богословов, которые вправе ссылаться на чудеса и непо­сти­жи­мость воли Создателя, мы-то с вами обязаны объяснить каждую архетипическую деталь, каждый по­ворот отраженной в Книге Бытия сложной интриги Предыстории. Причем объяс­нить со строго нау­ч­ных позиций и исключительно на основе здравой логики. Так что наша задача бу­дет по­сло­жнее, но зато намного интереснее.

Однако для перевода символов тайного языка Библии на язык аналитической психологии нам придется все же обратиться за помощью к наиболее мудрым толкователям библейской символики. Например, к апостолу Павлу, в посланиях которого достаточно места уделяется правильной вза­имо­отношениям мужа и жены, причем со ссылкой на Адама и Еву /1Тим 2, 8-14/. Притом что перевод стиха из Дня Шестого «мужчиной и женщиной» или «мужем и женой» явно равнозначен.

Апостол Павел сам подтверждает свое умение говорить притчами, имеющими как буквальное прочтение, так и скрытый от непосвященных символический смысл. В то же время именно апостол Павел пытается развить явное учение о «внутреннем человеке», о сложной структуре личности. Это учение Павла из Тарса предвосхищает поч­ти на две тысячи лет аналити­чес­кую пси­хологию Юнга. Карл Густав из Цюриха, как известно, со­ставил в середине ХХ века первую более менее подробную карту внутреннего устройства чело­ве­ческой психики. Он, в частности, открыл для психологии такое понятие как «анима» – женская часть личного бессознательного у мужчин.

Поэтому вслед за некоторыми немногочисленными, но довольно убедительными толко­ва­те­лями библейской символики мы также предположим, что за символами «мужа» и «жены» скрывается дух и душа по апостолу Павлу, они же «внутренний человек» и «внешний человек». Павел говорит о духовном человеке, то есть о некоторой психической субстанции, обладающей определенной авто­но­мией существования. Такой «духовный субъект», «дух» или «душа» обладает некоей структурной це­лостностью (телом), а также вступает в отношения с другими «субъектами», ипостасями личности.

Заметим, что Юнг хотя бы жил в одно время с Винером и застал первые ЭВМ. А во времена апостола Павла не было даже отдаленных представлений об информационных объектах (данных) и логических субъектах (программах). Между тем для современного человека, знакомого с курсом ин­форматики, нет ничего удивительного в словосочетании «тело программы» или в представлении об общении (пе­редаче данных и управления) между двумя программными модулями. Так что, на самом деле, Павел из Тарса, как и его Учитель, вынужден рассказывать притчами и неясными терминами о психических программах, живущих в виртуальном пространстве человеческой психики.

Мы уже говорили в начале главы о сложных поведенческих программах, направленных на объ­екты внешней среды. Это экстравертная часть психики. Но в самом начале нашего эссе мы гово­рили и возможности применить те же самые психологические функции (набор программ) также и к обра­зам, составляющим коллективный опыт многих поколений. В этом случае речь идет об интроверсии.

Можно представить себе, что на первых этапах антропогенеза, пока коллективный опыт был относительно небольшим, психика прачеловека представляла собой единое «психическое тело» – од­ну программу из нескольких сложных инстинктов, оперирующих в бодрствующем состоянии с внеш­ни­ми объектами. В ночное время, в состоянии сна эта же программа могла опе­ри­ровать с данными личного опыта, дополняя его коллективным. В этом нет ничего удивительного, даже собаки во сне «бегают», видимо догоняя убежавших от них днем кошек или хозяев.

Переход «русалочьей» части сообщества в «совиный» режим ночного бодрствования и од­но­временно к совершенно новой водной среде вполне мог стать первоначальным толчком и причиной усложнения, удвоения структуры психики. Нам известно по собственному опыту, что ориентация и любые движения в темноте и в дневное время, даже в одном и том же месте требуют совсем разных навыков и умений. То есть поведенческая программа русалок, обитавших днем в «водной нише» и лишь ночью выбиравшихся на сушу, практически совсем не совпадала с поведен­че­ской программой сухопутных пралюдей. Точно также информационные образы ночной природы не совпадали с дне­в­ными образами той же среды. В двух частях стаи сформировались несовпадающие автономные части психической среды – и предметы (образы объектов), и субъекты (программы действий). Затем, после очередного полудня, воссоединившего обе части раз­деленной стаи, в психической матрице потом­ков стали сосуществовать обе несовпадающих части. Назовем эти две слабо связанные друг с другом части психики «дневная личность» и «ночная личность». Вполне вероятно, что те члены ос­новной стаи, что по ночам под Луной присоединялись к оргиям своих сестер-русалок, с наступлением дня ни­чего не помнили о ночных отношениях. Так что при случае искренне возмущались на­глым по­веде­ни­ем и жестоко преследовали своих недав­них возлюбленных.

Психическая амбивалентность на четвертом, огненном этапе антропогенеза также была бы не­воз­ можной без предварительного шизофренического расщепления двух субъектов в одном теле руса­лки. Разница с предыдущим, третьим этапом – в том, что и «дневная личность», и «ночная» развиты в равной степени и имеют общий опыт. Так что происходит борьба двух комплексов пове­денческих программ за психические и физиологические ресурсы организма. Чувственные инстинкты «дневной личности» запускают поведенческую программу лояльной вожаку самки, агрессивные стереотипы «ночной личности» диктуют программу приготовления к жестокой мести. При такой рекон­струкции происхождения шизофрении достаточно легко понять, в чем заключается преимущество рас­щеп­лен­ной личности перед целостной психикой животных предков. Это – возмож­ность параллельной работы одной «личности» с внешней средой через поведенческие программы, а второй «личности» в то же самое время – с внутренними образами личного и кол­лек­тивного опыта.

На пятом этапе обе автономные личности учатся взаимно сосуществовать, чередовать свою ак­ тивность, тренируясь на «братьях-лебедях». Повторяющиеся циклы разделения и воссоединения пле­мени через ритуал мистерии «священного брака», постепенно приучают ка­ждую из двух «личностей», ипостасей к своей собственной психологической функции.

Если на третьем этапе первое разделение двух «личностей» произошло преи­мущественно по вре­мени суток, то после полудня Дня Пятого происходит другая дифференциация, разделяющая тер­риторию и объекты интереса на внутренний (домашний) круг и внешнюю среду. Заметим, что и в на­ше время такая психологическая дифференциация соответствует традиционному разделению труда ме­жду женщинами и мужчинами. Однако делать из этого наблюдения какие-то вы­воды для доистори­че­ского времени пока преждевременно.