Так уж вышло, что в конце шестидесятых в кампусе практически любого американского колледжа присутствовали наркотики. Травка, таблетки, кислота — тогда этого добра везде было навалом, и квартира на Северной Мейн-стрит не стала исключением. Однажды по кампусу пронесся слух о том, что у кого-то из студентов появился новый убойный галлюциногенный наркотик — угощайтесь кто хочет! Существовало только одно «но»: по словам Маклауда, это вещество нарушало чувство равновесия, поэтому он предупреждал, что, приняв галлюциноген, следует некоторое время оставаться на одном месте. «Просто посидеть на диване и подождать, пока головокружение не пройдет», — говорил он. Стив «закинулся» вместе с другими студентами, и вскоре все погрузились в наркотическое переживание… Время летело незаметно: ребята проводили его за разговорами, слушали музыку, хохотали.
Спустя пару часов хватились Стива. Обыскали весь дом — безрезультатно. Кинг пропал, как сквозь землю провалился. Маклауд предположил, что тот вышел из дома и теперь бродит по кампусу удолбанный, не в силах дойти до дома. И несмотря на эффекты наркоты, явно не способствовавшие проведению розыскных мероприятий, соседи принялись прочесывать кампус в поисках Стива.
Они обошли все бары, осмотрели все переулки и закутки в районе Мейн-стрит и даже заглянули в некоторые студенческие спальни и на факультет. Через несколько часов сдались и вернулись в квартиру… Стив как ни в чем не бывало сидел в гостиной и читал книгу. «Он устроился в кресле, закинув ноги на керосиновый обогреватель, резина на подошвах его ботинок уже начала плавиться, а ему хоть бы хны — он с головой ушел в книгу, — вспоминает Маклауд. — Кажется, это был „Психо“. Под этим наркотиком никто и страницу-то не мог перевернуть, а Стив спокойно сидел себе и читал, забравшись в свой маленький защитный литературный кокон».
Позже Кинг откровенно и подробно описывал свои эксперименты с наркотиками в студенческие годы. «Я часто употреблял ЛСД, пейот и мескалин, в общей сложности более шестидесяти раз. Я никогда не пропагандировал кислоту или другие галлюциногены, потому что знал: вещества эти не для всех, кому-то они по кайфу, а кому-то совсем наоборот, и такие люди могут серьезно пострадать в эмоциональном плане».
Вне зависимости от того, какими наркотиками баловались у них на квартире, если народ «пробивало на хавчик», то к их услугам были расположенные неподалеку «Пицца Пэта» и «Шэмрок», две любимые студенческие забегаловки в Ороно. У «Пэта» подавали пиццу и дешевую еду, как раз по карману бедному студенту, а в «Шэмроке» — лишь пиво, которое Стив прозвал «валиумом для нищих».
«„Шэмрок“ был простой пивнушкой, только столы и пиво, — рассказывает Маклауд. — Находилась она в подвальном помещении без окон, только три крана с разливным пивом и обслуживающие их футболисты».
Как-то раз, в перерыве между приемом наркотиков и посещениями «Пэта» и «Шэмрока», Стив позвал Маклауда к себе в комнату и выдвинул ящик шкафа: в комоде у Стива хранились сотни бульварных журналов, которыми он зачитывался в детстве. Он выудил экземпляр «Жутких таинственных историй» со своим рассказом и сообщил Маклауду, что собирается перейти на новый уровень. Маклауд, который тоже хотел стать писателем, пришел в восторг от такой подборки старых, двадцатилетней давности, журналов. Увлечение Стива писательством и популярным чтивом оказалось заразным, Маклауд загорелся, и вскоре, поскольку ни у того ни у другого не было собственной пишущей машинки (свою Стив оставил дома), оба зачастили на факультет журналистики.
«Обычно мы шли туда поздно вечером и усаживались за машинки, допотопные механические громадины», — говорит Маклауд. Иногда, вместо того чтобы работать над собственными рассказами, он наблюдал за товарищем. «Стив усаживался за пишущую машинку и сразу погружался в процесс. Он был настолько сосредоточен, что, даже ударь его кто-нибудь в тот момент кирпичом, он бы и не заметил».
При работе с классом Стив проявлял такую же сосредоточенность и уверенность в своих силах. Уже тогда он верил в себя и не переживал, когда кто-то из преподавателей или студентов критиковал его произведения за излишнюю современность.
«Вот он я, таков, каков есть», — отвечал Стив. А когда его что-то беспокоило, он просто-напросто писал очередное эссе или черкал статью в школьную газету «Мэн кампус».
Все время Стива уходило на занятия, чтение, сочинительство и тусовки, и многие из его одногруппников задавались вопросом, когда он успевает спать.
И еще он по-прежнему, как в детстве, смотрел много фильмов. Когда на экраны вышел ужастик «Ночь живых мертвецов», Стив, который как раз перешел на третий курс, отправился на премьеру. В зале было полно детей, и позже Стив признался, что впервые в жизни видел, чтобы целый кинозал детей вел себя тише воды ниже травы. «Их просто ошеломило обилие крови и насилия, — вспоминает он. — Их реакция говорила сама за себя, более весомого аргумента в пользу рейтинговой системы я еще не встречал. Ничего не имею против фильмов вроде „Мертвец“ или „Техасская резня бензопилой“, но детям подобное кино смотреть не стоит. Это зрелище для взрослых, и те детишки просто были к нему не готовы».
Он дал слово, что своих детей воспитает иначе. Пускай сам Стивен в нежном возрасте щелкал ужастики как орешки, те фильмы десятилетней давности не шли ни в какое сравнение с «Ночью живых мертвецов». Складывалось ощущение, что современное кино почти не оставляет простора для фантазии зрителей, — Стив прекрасно понимал, что некоторые вещи лучше додумывать, иногда без воображения не обойтись, и в отношении собственного творчества придерживался той же философии.
Кинг начал обобщать и другие идеи относительно взаимодействия писателя и читателя, о том, что в литературе позволено, а что — нет. «Книга должна цеплять, брать за душу. Я хочу, чтобы она захватила вас целиком и до последней строки держала в напряжении, не отпуская ни на миг. Я всегда стремился задеть читателя за живое — и одновременно развлечь. На мой взгляд, книга действительно должна быть живой и во многом по-настоящему опасной».
Его наметанный глаз подмечал особенности человеческой натуры, изучая окружающих. Он не боялся задавать людям вопросы, спрашивать, почему они поступили так, а не иначе, потому что рассчитывал рано или поздно использовать то, что узнал, в своем творчестве.
Однажды Стив натолкнулся на давнюю школьную знакомую. У той под глазом красовался синяк. Он спросил, что случилось, но она замяла тему. Он пригласил девушку на чашку кофе и попробовал разговорить.
«Она мне рассказала, что встречалась с парнем… Тот кое-чего от нее хотел, она отказалась, и парень ее ударил». Несмотря на приступ брезгливости, Стив как зачарованный продолжил деликатный допрос.
«Помню, я ей сказал, что не всякая отважится пойти на свидание, — вспоминал он позже. — Пусть даже девушке нравится парень, все равно она размышляет так: „Я сажусь к тебе в машину, значит, я тебе доверяю — будь добр, привези меня домой в целости и сохранности“. Это требует смелости, не так ли? А она ответила: „Как знать, как знать“. Тот разговор я запомнил навсегда и позже использовал в разных своих произведениях».
Написав несколько статей и эссе для университетской газеты «Мэн кампус», Стив обратился к редактору, Дэвиду Брайту, с просьбой о создании еженедельной колонки. Брайт дал талантливому студенту зеленый свет, и 20 февраля 1969 года в газете впервые появилась колонка Стива. Он окрестил ее «Мусоровоз» — поскольку, как сам он объяснял, «чего только не найдешь, копаясь в мусоре».
Брайту с самого начала нравилось, как пишет Стив, но он был не в восторге от нервотрепного стиля работы, который тот избрал для своей колонки. Каждый раз Стив появлялся в редакции буквально за час до истечения крайнего срока сдачи. Брайт, заламывая руки, сообщал Стиву, сколько места под его колонку выделено в этом конкретном выпуске. Затем Стив усаживался за одну из громадных зеленых редакционных пишущих машинок и набивал свой экземпляр — набело, без единой помарки или исправления, с первого раза, — укладываясь за несколько секунд до истечения срока.
Темы для своей колонки Стив выбирал самые разные — он явно хотел поделиться с человечеством своим взглядом на мир. Так, 18 декабря 1969 года он пишет: «Может быть, где-то в нашем мире есть дыра, прореха в самой ткани нашей Вселенной, и вещи переходят туда и обратно. Может, где-то там, в ином мире, существуют, и ходят, и разговаривают жуткие твари из оживших древних страхов — и время от времени проникают сюда».
И в том же выпуске он упоминает рассказ о целой вермонтской деревне под названием Джеремайяс-
