Месть еврея

Банкир слушал его с удивлением.

—   Сядьте, Леви,— сказал он,— и расскажите толком все, что случилось.

—    Вчера мальчик пошел со старой Ноэми к одной нашей родственнице, которая живет по ту сторону реки близ острова Маргарит,— начал Леви, утирая слезы.— Около семи часов вечера Ноэми с ребенком возвраща­лась в лодке. Подойдя к берегу, они увидели несколько дам и двух офицеров, ожидавших лодку, чтобы переехать реку. Один из них был князь Орохай, а другой старый полковник, нам не знакомый. Когда лодка почти при­чалила, Борух, ребенок живой, хотел выскочить на при­стань, но промахнулся и упал в воду. При виде тонув­шего ребенка князь стал проворно раздеваться, а Ноэми не перестававшая кричать, несколько ободрилась, как вдруг князь, прислушавшись к ее воплям, сказал:

—   А ведь это, кажется, еврейка!

—   Ха! Ха! Ха! Конечно! И я удивляюсь, что вы из-за этого решились на холодную ванну, — заметил полковник.

Князь побледнел, с ненавистью взглянул на наших, а потом застегнул мундир и ушел. Несколько позже ло­дочник вытащил ребенка, но он уже был мертв.

Утешив, как мог, несчастного отца, Самуил отпустил его. Все в нем кипело и возмущалось.

—   Негодяй! — шептал он стиснув зубы.— Ты позво­ляешь утонуть человеку потому только, что он принадле­жит народу, который ты преследуешь слепой ненавистью. Но подожди! Немезида близится к тебе, может быть.

Вечером того же дня он сказал раздевавшему его ка­мердинеру:

—   Тебе известно, Стефан, какое расположение чув­ствовал я в былое время к княгине Орохай? Я и теперь питаю большое участие ко всему, что ее касается, и же­лал бы знать, когда она родит и каково будет состояние ее здоровья. Ты, кажется, имеешь отношение к дому княгини. Я щедро награжу тебя, если ты будешь сооб­щать мне о том, что там делается, и известишь о родах.

—  Нет ничего легче: Марта, старшая камеристка кня­гини, моя невеста, и можете быть уверены, господин барон, в моей готовности вам услужить,— ответил ра­достно слуга и на его бритом лице расцвело жадное выражение.

Июнь месяц был на исходе. Самуил сидел на терра­се, выходящей в сад. Был чудный вечер. Полулежа в соломенном кресле, молодой человек рассеянно глядел на струи фонтана, рассыпавшиеся на солнце тысячами бриллиантов. Но в эту минуту красота окружавшей его природы, по-видимому, на него не действовала. Его вы­разительное лицо было сильно чем-то озабочено, и он волновался. Вот уже два дня, как Руфь родила сына, а о Валерии ничего не было слышно. Опасение, что у нее родится дочь и что тогда рушится весь план его мще­ния, не давало ему покоя.

Вошедший в это время Стефан прервал его мысли.

—  Что тебе надо?

—  Я сейчас узнал, г-н барон,— с таинственностью ска­зал камердинер,— что княгиня Орохай произвела на свет сына. Марта не могла известить об этом раньше, так как ее госпожа была очень больна, и весь дом в тревоге.

Самуил вскочил, его бледное лицо вспыхнуло, и гла­за сверкали дикой радостью.

—  Иди за мной, мне нужно нечто сказать тебе.

Войдя в кабинет и заперев кругом двери, он вдруг спросил его:

—  Хочешь ты сделаться богатым, независимым и тотчас жениться на своей невесте? Словом, хочешь ты получить целое состояние взамен услуги, которую вы с Мартой можете мне оказать?

Хитрое лицо слуги осветилось радостью.

—  Разумеется, г-н барон! Вы всегда ко мне были столь милостивы, что мы с Мартой готовы для вас на все, что угодно, кроме убийства,— прибавил он, впро­чем тихо и неуверенно.

—  Дурак! Выдумал же, что я потребую от него убий­ства... Все дело в обмене. Я хочу получить ребенка кня­гини Валерии, а мой сын должен быть положен в колы­бель маленького князя.

Глупое удивление отразилось на лице лакея.

—  Я не понимаю, зачем вы хотите расстаться с вашим сыном,— прошептал он.

—  Это тебя не касается. Достаточно, если ты понял, что я хочу обменять детей, чтобы уговорить Марту ока­зать мне эту услугу. Я обогащу вас обоих.

—  Простите мне мое глупое восклицание,— сказал Стефан уже с обычным хладнокровием.— Я надеюсь, что Марта будет столь благоразумна, что не захочет жертвовать своим счастьем. Я сейчас же пойду к ней и сговорюсь, как устроить это дело.

—  Ступай и возвращайся скорее: обмен должен быть сделан сегодня же.

Оставшись один, Самуил с нетерпением стал ходить взад и вперед по своему кабинету: каждая минута каза­лась ему вечностью. Прошло около полутора часов, на­конец, явился Стефан; на его лице было заметно силь­ное волнение и хитрые глаза его радостно блестели.

—   Дело сделано, господин барон, но не без труда,— сказал он, утирая лоб.— Сперва эта глупая Марта и слышать не хотела, а потом уж мне удалось уговорить ее, и она на все согласилась. Теперь самая удачная ми­нута, князь и граф провели всю прошлую ночь и весь день возле больной, очень утомились и, желая уснуть ос­тавили ее теперь на несколько часов. Ребенок в смежной комнате с кормилицей; она нам помехой не будет, но Мар­та решительно не знает как удалить акушерку, которая, наблюдая за княгиней, часто входит в комнату ребенка.

Самуил молча подошел к шкафчику, приделанному к стене, открыл его и вынул из него пузырек с бесцвет­ной жидкостью.

—  Дай этот пузырек Марте. Пусть она вольет пять, шесть капель в питье акушерки и кормилицы, и они ус­нут по крайней мере часа на три. Ступай же скорей: подожди там, и когда это будет сделано, сейчас же при­ходи мне сказать. Конечно, поезжай на извозчике, но устрой так, чтобы он не мог подозревать, куда и от­куда ты едешь.

—  Я уже так и сделал. Вы можете быть спокойны, г-н барон, на счет моей осторожности.

Стефан был уже у дверей, когда Самуил вернул его.

—  Постой, ты мне не сказал, где и каким образом произойдет обмен.

—   Это очень просто. Комната княгини в первом эта­же, окна спальни и смежного с ней будуара выходят в сад. Из будуара винтовая лестница спускается на ма­ленькую террасу, окруженную кустами. Марта уже от­крыла эту калитку в ограде, через которую входят са­довники. Я войду в эту калитку и направлюсь к терра­се, а Марта будет сторожить меня на верху лестницы и по условленному знаку принесет мне князька.

— Хорошо, иди и возвращайся скорей.

По уходе Стефана Самуил вынул из шкафчика другой пузырек, подобный первому, положил его в карман жи­лета и направился на половину Руфи. В комнате рядом со спальней, за столом перед кофеваркой и корзиной с печеньем сидела акушерка, толстая женщина с добро­душным лицом. Она только что налила себе чашку кофе. При виде хозяина дома она встала и как бы оправды­ваясь проговорила:

—  Баронесса и ребенок спят, чтобы их не тревожить и слышать, если меня позовут, я пришла сюда пить кофе.

—  Пейте, пейте, добрая фрау Зауер, вам нужны си­лы,— приветливо сказал Самуил.— Я пришел за порт­фелем, который оставил здесь утром на туалете, но же­на спит, и я не войду, будьте так добры сходить за ним. Вы сейчас же его увидите: красный сафьяновый порт­фель с серебряными углами.

Акушерка поспешно вышла. Как только она скры­лась за портьерой, банкир наскоро влил ей в чашку с кофе несколько капель наркотика.

—  Извините, барон, я никак не могла найти порт­фель,— сказала смущенная акушерка.

—  Ну, видно, надо мне пойти самому, там у меня деловые бумаги,— ответил Самуил, тихонько направился к спальне, слабо освещенной ночником, и осторожно по­дошел к кровати, возле которой стояла колыбель под кружевной занавесью.

Бледная и изнуренная Руфь спала, на ночном столи­ке стояла чашка с питьем. Самуил взял ее и тоже влил в нее несколько капель из пузырька. Едва лишь успел поставить чашку на место, как Руфь проснулась и с удивлением взглянула на мужа. Чтобы не возбудить подозрений, он наклонился к ней и спросил:

—  Как ты себя чувствуешь, Руфь? Ты была так сла­ба сегодня, что это меня встревожило.

Лицо больной осветилось радостной улыбкой.