Месть еврея

пре­рванную от изнеможения речь.— Мы поддались иску­шению, и предательство совершилось. Но бог справед­лив, рука Господняя отняла у меня все, и теперь вы видите перед собой нищую, умирающую, которая при­шла покаяться вам в своем преступлении... — Она зары­дала.

—  Говорите же, несчастная, что вы умыслили с про­клятым жидом? — гневно спросил Рауль.

Лихорадочное нетерпение охватило всех присутст­вующих. Теперь никто из них не сомневался в верности сообщения, но что будет дальше? Марта с твердой ре­шимостью встала.

—   Накануне того дня, когда у вас родился ваш старший сын, баронесса Мейер тоже произвела на свет сына. Не знаю, зачем банкиру захотелось обменять детей. И вот, улучив момент, когда я была одна при княгине, банкир сам принес своего ребенка к террасе, а я отдала ему взамен маленького князя, место кото­рого и занял сын еврея.

Последовала минута зловещего молчания. Рауль за­дыхался. С быстротой молнии развернулась перед ним картина и весь ряд нравственных мук, бывших послед­ствием этого предательского поступка. Несправедливое обвинение Валерии, которую спасло от публичного скан­дала лишь заступничество покойной матери. Его сын и на­следник похищен, а воспитывал и ласкал он сына Мейера!.. Кровь бросилась ему в голову и в глазах потемне­ло, рассудок его угас в припадке безумного бешенства.

—   Подлая воровка! Издыхай же как собака! — хрип­ло, задыхающимся голосом крикнул он и, подняв быв­ший в его руке пистолет, выстрелил.

Раздался тройной крик. Общее возбуждение поме­шало расслышать детские шаги в смежной комнате и никто не заметил Амедея, который приподняв портье­ру, весело сказал:

—   Папа, урок окончен!

Марта же, увидя направленное на нее дуло писто­лета, инстинктивно откинулась в сторону, и пуля ударила прямо в грудь ребенка. При виде Амедея, упав­шего, даже не вскрикнув, Валерия лишилась чувств. Князь побледнел и вскочил, безумно глядя на мальчи­ка, который слабо шевелился в луже крови... В эту ми­нуту Рауль уже забыл все, что слышал, и видел лишь ребенка, которого привык называть сыном и любил, как собственного... Отбросив пистолет, он кинулся к раненому.

—   Амедей, милый мой, очнись! — твердил он с му­чительным отчаянием, и судорожно прижимая его к гру­ди.— Боже милосердный! Не мог же я убить его!

Антуанетта усилием воли стряхнула сковавшее ее и лишившее слов оцепенение, кинулась к бесчувственной Валерии. Между тем выстрел всполошил весь дом и кабинет стал наполняться испуганными слугами. Страх, чтобы неосторожное слово князя или Марты не выдало тайны, вернул графине все ее хладнокровие. Она велела слугам отнести Валерию в ее комнату, а Марта, присевшая со страху за портьерой, была пору­чена Эльзе, преданной камеристке княгини. Затем Ан­туанетта посоветовала Раулю отнести ребенка в спаль­ню, чтобы сделать скорей перевязку. После этого гра­финя вызвала лакея и, сказав ему, что князь нечаянно задел курок, велела ехать в гостиницу «Франция», где находился друг семьи доктор Вальтер, и просить его как можно скорей подать помощь раненому, а потом заехать к отцу фон-Роте, сообщить ему о случившемся, а также пригласить его к князю. Сделав эти распоря­жения, она поспешила к постели, куда Рауль положил ребенка, а сам в мучительном отчаянии сидел в кресле. Дрожащими руками раздела графиня раненого, обмы­ла рану, из которой не переставала течь кровь, и по­ложила компресс.

В эту минуту Рудольф, бледный и расстроенный, по­явился в комнате.

—   Боже мой! Что тут случилось? Я ничего не могу понять из болтовни прислуги,— сказал он, торопливо подходя к жене.

—   Тс! — остановила его графиня, глазами указывая на князя, сидевшего с запрокинутой головой и с закры­тыми глазами.— Пойдем в соседнюю комнату, и я тебе все расскажу.

—   Бедный Рауль,— прошептал граф, идя за женой, но, узнав признание Марты и все, что затем произошло, сжал кулаки.— Говори после этого, что г-н Мейер — не мерзавец! Ах, негодяй! Ты дорого заплатишь за свою месть! Бедный Рауль! На его месте я сделал бы то же. Разумеется, тяжело только, что вот ребенок подвернул­ся под руку. Хоть это не его сын, да все равно, черт возьми! И к собаке привыкаешь, а этого мальчугана он семь лет считал своим сыном. Ужасно!

Прибытие Вальтера прервало их разговор. Старый друг был кратко посвящен в случившуюся историю и, взволнованный, пошел осматривать раненого мальчика. Пока врач исследовал раненого, Рудольф нагнулся к Раулю, по-прежнему молча и бесстрастно сидевшему в кресле, и пожал ему руку.

—  Мой бедный друг и брат, мужайся, не все еще потеряно. Ребенок жив, и может быть его спасут; но ты не в состоянии присутствовать при перевязке. По­йдем вместе к Валерии, ее нельзя покидать в такую минуту.

Рауль встал и молча пошел за графом. Но Валерия все еще была в обмороке, и князь бросился в отчаянии на диван с глухим рыданием. А пока Рудольф приво­дил в чувство сестру, прибежала встревоженная Элиза. Помогая графу, она сказала, что у Марты, по приходе к ней в комнату, хлынула горлом кровь, и она упала в обморок, придя в себя потребовала священника, так как чувствовала, что умирает. Отец фон-Роте, за кото­рым посылали камердинера Франца, прибыл и теперь исповедует умирающую.

Лицо доктора Вальтера хмурилось, на лбу появи­лась глубокая складка, пока он осматривал Амедея.

—  Ну что, доктор? — спросила взволнованная Антуа­нетта, неотступно следившая за доктором.

Вальтер покачал головой.

—  На мой взгляд, графиня,— сказал он,— рана смертельная. Я не могу дать вам ни малейшей надеж­ды, впрочем, не хочу высказываться окончательно без хирурга. Пошлите за моим зятем, доктором Стекаром, он отличный хирург, но велите поторопиться.

Со слезами на глазах пошла она приказывать по­слать за вторым доктором, а затем вернулась к кроват­ке Амедея, лежавшего без сознания, и не будь слышно по временам свистящего дыхания, его можно было бы считать умершим.

—  Бедный мальчик,— прошептала она, целуя лоб и неподвижную руку ребенка.— За что ты осужден стра­дать, ты —невинная жертва чужого преступления?..— и рыдания прервали ее.

—  Это в порядке вещей, графиня,— и доктор на­хмурил брови.— Будем надеяться, что истинный винов­ник не избежит заслуженного наказания, и этот отец- чудовище поразмыслит в тюремном заключении о своем гнусном деянии.

—  Хоть он и вполне этого заслуживает, а мне его все-таки жаль,— ответила графиня.— Я знаю, он чело­век страстный и пылкий, но не злой, и цель этого про­тивоестественного поступка мне непонятна.

Хирург не медлил и вскоре явился. Осмотрев ране­ного, после короткого совещания с тестем, объявил то­же, что рана смертельная, но для облегчения нечастного необходимо извлечь из тела пулю.

Со свойственной ей энергией графиня заявила, что сама желает присутствовать и прислуживать докторам. С полным спокойствием поддерживала она раненого и подавала бинты, но лишь только выведенный из оцепе­нения страшной болью ребенок начинал корчиться и стонать, испуганно смотря на тетку, как бы спрашивая объяснения всех этих мук, мужество ее слабело. И вдруг вскрикнув: «Он умер», она бросилась к Амедею, который закрыв глаза и полураскрыв губы, упал на подушки.

—   Нет, графиня, это только обморок. Он доживет, вероятно, до вечера,— сказал доктор Вальтер, уводя Антуанетту от постели больного.— Но теперь ему ну­жен полнейший покой, он уснет, это облегчит его стра­дания и даст спокойную кончину. Вам, графиня, нужно теперь отдохнуть немного, мой зять останется при ре­бенке, а я пойду к князю и его жене.

Чувствуя, что надо подкрепить свои силы для под­держания близких в тяжелые предстоящие минуты, гра­финя решила прилечь на диван в кабинете Рауля, но пер­вое, что ей бросилось в глаза, был пистолет, валявшийся на полу, который она подняла и бросила в шифоньерку.

—  Чтобы как-нибудь не попалось на глаза Раулю это проклятое оружие,— подумала она, ложась и берясь за отяжелевшую голову.

Приход мужа вывел ее из забытья.

Расстроенный и бледный, граф растегнул мундир и снял галстук.

—  Что с тобой, Рудольф? С Валерией что-то случи­лось? — спросила графиня, вскакивая в испуге.