разламывающей его вилки, как вишнёвая косточка из сжатых пальцев. Пока сотрапезники осторожничали с кругленькими бифштексами, вдруг, как чёрт из табакерки, появился широкобровый бывший клиент, которого они сменили за столом вместе с компанией. Он, тыкая указательным пальцем в их стол, менторским тоном стал задавать вопрос, как опер гастарбайтерам:
— Здесь были пачки сигарет! Отдайте мне их!
— Ты вначале манеры подрихтуй, а потом подходи к приличным людям! — сказал ему Раф.
— Нет, куда делись, здесь которые были, сигареты!
— Отойди от стола! — посоветовал ему Шура.
— Если ты щас… — начал широкобровый, но не смог закончить. Раф снизу с подсеста врезал ему своим огромным кулаком точно в подбородок. Таким манером валил на ринге король Тайсон — крюком снизу. Широкобровый рухнул как сноп в непогоду. Оркестр заиграл шибче. На досаду всем продолжения шоу не последовало. Широкобровый вначале поднялся в позу «сидя на полу», а затем шатко удалился, даже ничего не пообещав. Впрочем, в данной ситуации это ничего не значило. Пока друзья продолжали пир, с вытанцовыванием совершенно диких танцев, приглашая чужих невест в партнёрши, стараясь их переклеить, широкобровый сбегал за подмогой. Кроме собутыльников, которые являли функцию, в основном, свидетелей, он привлёк двух самопальных каратистов. В то странное время каратэ было запрещено, более того, тот, кто им настойчиво занимался, мог быть подвергнут лишению свободы. Широкобровый послал одного из свидетелей — сам он уже побаивался, — и тот пригласил Рафа спуститься вниз:
— Тебя там зовут!
Раф был парень дерзкий и не боялся непонятных ситуаций, поэтому он смело устремился за незнакомцем. Шура последовал за ним без приглашения. Внизу два каратиста встали в известные стойки прямо возле гардеробной. Завязался бой. Причём его прелюдия началась с абсолютно непонятных протяжных выкриков нападающих. Тянули они одни гласные, передвигая на смену друг другу руки с выставленными пальцами, как большинство пьющих людей держат стакан, прижав мизинец и безымянный пальцы. Раф недоумённо глядел на нелепо двигавшихся бойцов каратэ. Голова его после большой дозы пива низкого пошиба, заполированного водкой, плохо соображала. Вернее: не выдавала никаких решений. Поэтому для прояснения обстановки он зарядил правый свинг, запрещенный ныне в боксе, причём, как сказал бы рефери: «открытой перчаткой». Оглушённый нападающий отлетел вначале на пол, а затем, встав на подкашивающиеся ноги, стал дико озираться. Второй каратист всё пытался нанести удар ногой Шуре в голову и очень часто пинал его выше груди. Шура двумя руками гасил удары, как принимают сильную подачу в волейбол. Раф проявляя благородство, выраженное в ненападении двоих на одного, наблюдал со сжатыми кулаками. Выкрики пинающего каратиста становились всё реже, пинки — тоже, видимо, он стал выдыхаться. В момент, когда нога долго зависла в верхней точке, Шура ударил носком своего ботинка нападающему ниже колена с внутренней стороны ноги. Выкрики бойца перешли в сплошной вой, и он присел, охватив пострадавшую ногу. Надо учесть, что Шура серьёзно занимался футболом, пенальти было его коронкой. На этом схватка была закончена со счётом два-ноль. Раф подошёл к широкобровому и непривычно спокойным для участвующего в бою голосом спросил:
— Так чё хотели-то?
Широкобровый был смертельно испуган не столь этими двумя ударами, сколько спокойным тоном вопрошавшего:
— Мы — ничего. Нет проблем! Парни, нет проблем!
Нападавшие всей ватагой потянулись на выход, в спешке заклинивая друг друга в дверях. Разочарованные зеваки стали расходиться, комментируя преимущество родного русского кулачного боя против заграничного каратэ. Мент, всё это время стоявший спиной к драке, повернулся лицом к полю боя.
В зале ресторана к Рафу с Шурой стали подходить незнакомые участники гулянья в ресторане и наперебой угощали их шампанским и коньяком. К закрытию ресторана победители так набрались, что домой спать не попали, а переночевали у друзей Шуры, причём Раф спал на полу — места на диване ему почему-то не досталось. От этого утром он проснулся с болевшими от лежания на жёстком боками. Попили чаю, предложенного хозяином, и разошлись каждый за своими вещами, договорившись встретиться у вагона.
Глава 2
Ехали в поезде долго. По Коми-республике железная дорога идёт однопутная, на разъездах пропускаются встречные товарняки.
Дорогу строили во время войны, в основном и без исключения, зэки. В Воркуте есть уголь, нужный для производства стали — коксующийся. Для войны нужна была сталь, и «Сталин дал приказ!» Дорогу строили, главным образом, лопатами и тачками. Один исследователь навёл статистику: «На всей дороге от Ленинграда до Воркуты зэков закопано больше, чем шпал!» По тундре вести железную дорогу легче, чем по тайге или лесотундре, лес — его ещё надо свалить, пеньки выкорчевать, а трасса шириной семьдесят метров. Оттого зэкам приходилось на руках, предварительно раскряжевав, выносить брёвна по обе стороны трассы на расстояние тридцать пять метров по колено в болоте. Воистину каторжный труд! Причём почвы в лесной зоне испытывают летнюю оттайку и проседают. А в тундре же грунт сыплют прямо на мерзлоту, и от её присутствия провалы полотна редки — насыпь держится за счёт мерзлоты. Жили строители здесь же вдоль дороги, в лагпунктах. Бараки строили из сырого леса способом «взабирку». Это когда ставят столбы- стойки с пазами, в пазы, как в направляющие, набирают брёвна. Греет зимой такое жилище не то чтобы качественно, но от ветра заслоняет. Морозы в лесистой местности достигают минус пятидесяти пяти. Поэтому людям, живущим в построенных взабирку бараках, не до высокого искусства, о котором говорят, рассказывая о страданиях певцов и артистов, которые «мучились» в нетопленном театре на репетициях во время войны. Строителям железной дороги и другим работягам до настоящего времени, впрочем, приходится в мороз выходить на работу и давать норму. Но всё описанное не так изнуряюще тяжело, как комары летом! Особенно когда летняя температура поднимается выше двадцати, а влажность из-за болот очень высокая. Раздеться нельзя — комары убьют, а в одежде ужасно душно. От этого у некоторых сердце просто физически останавливается. Кроме комаров, ещё есть мошка, она имеет способность и привычку залазить ползком куда угодно. Если комар слёту просто жалит, то мошка, путешествуя, грызёт кожу. От этого насекомого у многих каемочка границы волос на голове проедена дорожкой такими узкими болячками. В туалет сходить по-большому просто нереально! Ни летом, ни зимой. Когда комары, а когда мороз. Вдоль железнодорожной насыпи много кладбищ. Кресты на них покосившиеся, как пьяные. В инженерной геологии есть такой термин: «пьяный лес». Вдоль железной дороги Ленинград-Воркута — «пьяные кладбища». Почву выдавливает мерзлотой, причём векторы сил могут меняться через метр. Посёлки на Крайнем Севере с неровными коньками крыш и стенами, если фундамент этих бараков на низких поленьях — стульях.
У этой железной дороги на станции Сейда есть единственное ответвление. Ветка называется Сейда — Лабытнанги. Идёт эта ветка через перевал Полярного Урала. Перепады высот там гигантские и полсостава тянут двумя тепловозами. Лабытнанги — столица лагерей Западной Сибири. На траверсе, на другой стороне реки Оби, стоит Салехард. Самый странный с экономической стороны город. Его делит на две половины Полярный круг. Люди, работающие в разных частях города, получают разные северные надбавки. Но это другая история… А, в общем, если погода хорошая, то из окон поезда видны круглый год горы Полярного Урала цвета сахара. Зрелище незабываемое. До тех мест, откуда виден Полярный Урал, далеко.
В молодости с похмелья кушать хочется! Рафа с Шурой подкармливали попутчики по купе. Шура тоже сказался студентом и их обильно кормили салом и огурцами. Конечно же, крутыми яйцами и варёной курицей. Без этих двух съестных припасов русской железной дороги не бывает! Налили им и по полстакана самогона, который везли аж с самой Украины. Эти полстакана завели товарищей, и они подались в вагон- ресторан промышлять пивка. Денег у них оставалось «на резерве» — Раф отложил сумму, равную
