Вторая новость какая?
— С нами связались «аналитики» и попросили попросить вас включить рацию… — похоже, он совсем смутился, так что даже язык стал заплетаться, но краснеть настала пора мне.
— Спасибо за напоминание! Удачи! — я захлопнул дверь и потянулся к радиостанции.
— Ба, Илюха, ты рацию забыл включить! А я думал, что мы «молча» поедем, — подначил меня Мур. — Слышь, Говорун, это он, скорее всего, список гостей на свадьбу обдумывал, вот и забыл.
— И когда свадьба? — поинтересовался обычно крайне неразговорчивый Фёдор. — А то я не слышал…
Показав Ване кулак, я успокоил Дейнова:
— Федь, ты что, Тушканчика не знаешь? Балаболит он. Нескоро свадьба.
— А на ком жениться собрался, Илья? — похоже, идея пристроить меня в хорошие женские руки пришлась Говоруну по вкусу.
— Да не нашёл ещё пока, не парься. Как найду — тебе обязательно скажу.
— На Лизе Фёдоровне, на ком же ещё. Федь, ты его не слушай, он мозги нам пудрит! — снова встрял неугомонный Тушканчик. — Ты ж сам видел, как они в столовке ворковали, даже нас выгнали!
Обычно я на дружеские подколки реагирую более чем спокойно, сам пошутить и подшутить люблю, но то ли нервное напряжение сегодняшнего дня сказалось, то ли груз взваленной на меня Андреичем ответственности, а может и что ещё повлияло, но я заорал на старого друга:
— Мур, чертяка американский! Прекрати свои шуточки, иначе до Столицы пешком пойдёшь!
Иван хихикнул, но замолчал, а Говорун спросил, как ни в чём не бывало:
— Так куда едем, кэп?
— Если «кэп», то надо говорить не «едем», а «идём»! Уж тебе, как питерскому, положено это знать.
— А я не питерский, я — гатчинский, — совершенно серьёзно ответил Фёдор. — И мне тогда только семь месяцев исполнилось, вот и не помню я ничего.
— Извини, что напомнил! — в который раз я забываю, что многие люди не любят, когда вспоминают «времена до Тьмы». Далеко не всем повезло так как моей семье, а ведь и у нас в Столице остались родственники и друзья. Отец буквально в первый свой рейд постарался разыскать хоть какие-нибудь следы. Без особого, впрочем, успеха. Кто погиб во время первого удара, разделив судьбу ещё, как минимум, пяти миллионов человек, другие были унесены Исходом, когда немногие уцелевшие — больные, обожженные, испуганные люди сплошным потоком ехали и шли прочь от догорающего мегаполиса, вливаясь в поток других бедолаг. По результатам исследований, в Москве уцелело тогда не больше нескольких тысяч человек. Ещё некоторое количество жителей столицы были вне города, подобно нам, но последовавшие затем холода и разгул анархии уничтожили три четверти оставшихся. Как однажды грустно пошутил Виталий Андреевич: «Сбылась мечта россиян — москвичи вымерли!» За почти тридцать лет и он, и отец, несмотря на свои немаленькие возможности, нашли только четверых своих знакомых.
И точно так же судьба обошлась с обитателями других крупных городов. Я знаю, поскольку сам пять раз ходил в дальние рейды, доходил до Смоленска на западе и Рязани на юге, видел развалины Петербурга и Казани, Нижнего Новгорода и Ярославля. И другие из наших тоже видели. Не так много, конечно, но не зря Тушканчик так обижается, когда кто-то его происхождение упоминает. У нас почти везде американца на клочки голыми руками разорвут, если только он не в танке сидеть будет, хотя, если в танке — то тоже разорвут. Вместе с танком!
— Мы к Городу едем, на юго-восточную окраину, потом — в область, — отвлёкшись от невесёлых мыслей, ответил я.
— Тогда два варианта есть… Какой выберем?
— Через север поедем. Ты не знаешь, у Яхромы мост починили?
— Да, ещё в том году. Не видел разве? Вроде в рейд недавно ходил?
— Я напрямки мотался, по Волоколамке.
— Значит сейчас до Клина, а там — налево. А уж потом решим или по мосту, или в Дмитрове — по наплавному.
— Да.
Связавшись по радио с Гедеваном, я доложил о предполагаемом маршруте, записал частоты и позывные следопытских групп, «работающих» там, и мы поехали дальше.
…Вот уже шесть часов мы в пути, места вокруг хорошо знакомые, водитель — хороший и дороги более-менее проезжие, а потому за это время мы добрались аж до Радонежа. И это если учесть, что кусок Большого Кольца от Каменки до Сергиева Посада уже лет пять как пришёл в полное запустение, и мы добирались местными дорожками.
Вообще, нынешняя дорожная сеть довольно сильно отличалась от старой, неплохо знакомой мне по рассказам «наших» стариков. «Быстрые дороги» со множеством сооружений люди первые лет десять в порядке поддерживать не могли, и мосты и путепроводы обветшали, асфальт растрескался и был унесён снегом и водой и о магистральных шоссе, гордо рассекавших пространство, говорили разве что высокие насыпи, заросшие кустарником. Даже основная транспортная артерия, делившая нашу Общину на две неравные части, бывшая до Тьмы «федеральной трассой М-10 «Москва — Санкт-Петербург»» представляла собой широкую расчищенную полосу, аккуратно посыпанную щебёнкой с редкими участками, выложенными разноформатными бетонными плитами. Что уж говорить о краях малонаселённых? Хотя отец мне как-то говорил, смеясь: «В старое время отрезок от Твери до Новгорода считался самым плохим, а теперь наоборот — только он и работает нормально».
Немного посовещавшись, решили завернуть всё же в Посад, отдохнуть у тамошних монахов, а заодно и новости узнать. Довольно давно по всему региону наладили компьютерную сеть — отдалённый аналог древнего Интернета, но воспользоваться терминалом мы перед выездом не успели, к тому же от людей новости и сплетни узнавать — оно надёжнее как-то. А у меня ещё и знакомцы в Софринской бригаде среди высокопоставленных иноков имелись. Виталий Андреевич их в шутку «ментомонахами» называет. Но только среди своих.
Сказано — сделано, и через четверть часа мы уже подъехали к первой заставе Посада, стоящей в том месте, где от Ярославского шоссе ответвлялось шоссе Московское. Из монументального блокпоста, построенного из бетонных блоков, вышел здоровенный, под два метра, детина с нашивками старшего инока на рукаве серой камуфляжной куртки и большим крестом на чёрной вязаной «скуфье»[74]. У нас, правда, такие шапочки называют по-другому — «менингитками». Но в чужой монастырь со своим уставом лезть не следует, и, навещая посадских или других каких соседей, живущих отличным от нашего укладом, я старался себя контролировать.
— Старший боевой инок Громовержцев, начальник дорожной заставы, — поприветствовал нас здоровяк, поправив «семьдесят четвёртый» «калашников» со складным прикладом и подствольником, при его габаритах выглядевший совсем несерьёзно.
— Как в Твери дела?
«Хм, опытный мужик, сразу опознал! — отметил я про себя. — Хотя для соседей в этом особой проблемы нет — новый «тигр» из Арзамаса, на всех «горки», стволов до хрена… И гадать не надо».
— Следопыт Заноза, начальник рейдовой партии, — представился я в ответ, показав жетон. Надо понимать, что окно я открыл ещё на подъёзде к посту — без проверки посадские в город мало кого пускали, хоть и славились жалостливостью «Христа ради». Правда, это — больше к «домашним» монахам, а не к «боевым».
— Приветствую достославного путешественника! — некоторая вычурность речи была свойственна подавляющему большинству обитателей этого анклава, включавшего в себя все территории от Софрина на юге до Плещеева озера на севере, и от Дмитрова на западе до Киржача на востоке. — Вы к нам по делу или проездом?
— Можно сказать, что по делу. Не подскажешь, наставник Никодим сейчас в городе?
— Да, у себя должен быть, на тренировочном подворье.
Я, вспомнив некоторые детали, попросил:
— Не в службу, в дружбу, звякни, скажи, что к нему в гости Заноза приехал.
