Повстанческой бригадой имени Дмитрия Соколовского. В конце 1919 года ее повстанческий отряд из 800 человек был разбит частями 58-й советской дивизии. Марусю и ее жениха — атамана Куровского взяли в плен и расстреляли. Была и четвертая бандитка Маруся — в армии атамана Антонова, что поднял восстание на Тамбовщине в 1921–1922 годах. Но это тоже была «не та» Маруся. Тамбовскую Марусю звали атаманшей Марией Косовой. Она «прославилась» своим взрывным характером и жестокостью.
Севастопольские офицеры хорошо помнили «кровавую Марию» — одну из организаторов «Варфоломеевской ночи» — расправы над морскими офицерами в Крыму. В эту ночь анархистами и озверевшими матросами были расстреляны, утоплены, заколоты штыками сотни безоружных людей.
Но вернемся к нашей героине. В Бога она не верила, черту, возможно, служила. Маруся спокойно встретила смерть, жалея только о том, что не «пустила под лед» своих палачей еще в январе Восемнадцатого.
Таков итог жизни личности неординарной, которая возомнила, что в праве судить и карать. Дочь офицера, сама офицер, убийца офицеров и жертва офицеров — невероятная цепочка, созданная логикой классовой борьбы.
«Погромный» атаман Григорьев
Атаман Григорьев мечтал о славе «победителя империалистов Антанты», о роли вождя украинского народа. Он был готов на любое преступление ради славы. На две майские недели 1919 года Григорьеву удалось превратиться в одну из главных фигур украинской политики, с потенциальными возможностями стать «головным атаманом» — кровавым диктатором всей Украины. Но у атамана не оказалось ни политического чутья, ни образованности, ни умения искать союзников, зато самолюбия и коварства было в достатке.
Григорьев всегда переоценивал свои возможности политика и стратега. Командовать полком или, даже в революционное время, бригадой он умел, но это был его потолок.
Десятки таких вот Григорьевых в Семнадцатом ощутили себя «фигурами» и ринулись в политику, подминая под себя своих и чужих. Используя иногда верные лозунги, они доводили их претворение в жизнь до абсурда; заявляя о верности украинскому народу, они всеми способами стремились разрушить украинское государство и внушить «звериные инстинкты» народу.
Исследовать трагическую историю «григорьевского мятежа» я начал еще в университете. Моим учителем оказался едва ли не единственный автор, касавшийся этой темы, профессор Михаил Раковский. Интересно, что советские историки, начиная с 30-х годов, предпочитали не притрагиваться к сюжетам «григорьевщины». И не случайно...
Кавалер одного из первых орденов Красного Знамени, освободивший Юг Украины от интервентов, командир [87] «красной дивизии», оказался мятежником — врагом большевиков, организатором множества еврейских погромов, в ходе которых погибло около 5 тысяч человек. В СССР тщательно скрывались факты еврейских погромов, которые устраивали не только бойцы Красной Армии (буденновцы, солдаты Дыбенко...), но и бывшие красноармейцы-григорьевцы.
Работая над диссертацией по истории махновщины и анархизма, я не мог не обнаружить множество еще неопубликованного материала по истории «григорьевщины». В архивах Киева и Москвы я нашел действительно уникальные материалы, с помощью которых можно по-новому взглянуть на такое сложное явление, как «григорьевщина».
История почему-то не сохранила его подлинного имени — то ли Николай Александрович, то ли Матвей Александрович. Многие исследователи даже сейчас путаются в его именах. Но теперь, после архивных «раскопок», можно сказать точно, что Григорьева звали Никифор (Ничишр) Александрович.
О жизни и деятельности атамана Григорьева до 1919 года известно очень немного. Советские историки утверждали разное: что родился Григорьев то ли в небольшом городке Александрия, в самом центре Украины, то ли неподалеку, в селе Верблюжки, на Севере Херсонщины, а произошло это то ли в 1894 (БСЭ), то ли в 1878 году.
Однако архивные данные вещь непререкаемая... И они говорят о том, что атаман родился в Подольской губернии, в местечке Дунаевце, за несколько сот километров от Александрии и Верблюжек. Будущий атаман появился на свет в 1885 году.
Эмигрантский публицист, который был лично знаком с Григорьевым, Михаил Дорошенко, автор воспоминаний «Тропами Холодноярскими», считал, что настоящая фамилия Григорьева, которую он никогда не употреблял, — Серветнык. Семья будущего атамана в начале века перебралась из Подолья в соседнюю Херсонскую губернию, в село Григорьевка. Молодой Ничишр Серветник тогда и поменял свою фамилию на более благозвучную, более комплементарную, русскую фамилию Григорьев, по названию села — новой родины. Это и объясняет «загадку» атамана, который постоянно подчеркивал свое украинское происхождение, призывал громить русских, но при этом обладал почему-то русской фамилией.
Никифор Серветник был старшим сыном в семье, где помимо него было еще трое детей. В детстве он смог закончить только двухклассную начальную школу, и недостаток образования впоследствии постоянно давал о себе знать.
1905-й застает Григорьева в казачьих войсках на «сопках Маньчжурии», где идет война России против Японии. Там он обретает тягу к сражениям и крови, опыт кавалериста, отличается в боях. После окончания войны Григорьев демобилизуется и возвращается на Херсонщину. Восемь долгих лет его кипучая энергия не находила выхода. Он служил простым акцизным чиновником, а по иным данным — работником полиции в уездном местечке Александрия, где у него с женой имелся собственный небольшой домишко.
С началом мировой войны двадцатидевятилетнего Григорьева мобилизовали в армию. Он становится прапорщиком 56-го пехотного полка на Юго-Западном фронте. В боях против германцев Григорьев показал себя смелым и опытным бойцом, был награжден за храбрость Георгиевским крестом (в некоторых публикациях ошибочно — «тремя Георгиями»), дослужился до штабс-капитанского чина.
После Февральской революции Григорьев некоторое время возглавляет учебную команду 35-го полка, расквартированного в Феодосии, с осени 1917 года служит в гарнизоне Бердичева.
Он нравился солдатам своей бесшабашностью, вечной нетрезвостью и простотой во взаимоотношениях с низшими чинами. Он умел убедить рядовых идти в бой, часто показывая личный пример.
По словам Дорошенко, Григорьев был «невысокого роста, сутулый, имел лицо немного побитое оспой... Был энергичный и быстрый: из револьвера стрелял быстро и метко». «Красный» командующий Антонов-Овсеенко замечал, что «Григорьев держит в страхе своих подчиненных, тяжел на руку и скор на расправу... Григорьев честолюбив, обладает военным талантом». Лидер одесских большевиков Ольга Соколовская отзывалась об атамане как о «самодуре и авантюристе». [89]
Нестор Махно так описывал атамана: «... крепкий, приземистый человек, который говорил в нос, грубый, самонадеянный, с некрасивым тупым лицом, что вечно ругал «жида» Троцкого». Адъютант Махно Троян добавлял, что атаман был «излишне разговорчив и хвастлив, хотя чувствовалось, что сам себе на уме и властен». К этим описаниям необходимо добавить, что Григорьев имел малопривлекательное лицо монгольского типа, узенькие карие глаза и сизый нос любителя крепких напитков.
Страшен был атаман Григорьев в своем дремучем невежестве, в зоологическом антисемитизме, в расчетах на силу и подлость. Страшен был он своим презрительным отношением к человеческой жизни. Это был неудавшийся диктатор, из которого мог бы « вырасти» отечественный тиран.
Расположение солдат обеспечило офицеру Григорьеву членство в революционном комитете на Юго- Западном фронте русской армии. Побывав на съезде фронтовиков в 1917 году, Григорьев начал «заниматься политикой» и активно участвовать в создании новой украинизированной армии, подчиненной Центральной Раде. Тогда же он знакомится с Симоном Петлюрой и принимает его политические лозунги.
Из добровольцев Григорьев создает ударный украинский полк, за что генеральный секретарь по
