большевикам союз несовместимого — крестьянской стихии и большевистской диктатуры.
С июля 19-го Коцур называет свои отряды «Украинской повстанческой дивизией» или «Надднепровским кошем» (в его составе было 4 полка «вольных казаков» при четырех пушках и 23 пулеметах). Однако руководство Красной Армии не только не пошло на этот союз, но и вторично объявило Коцура изменником.
Во время оккупации Центральной Украины деникинцами Коцур вел постоянную борьбу против своего конкурента — атамана Чучупаки за контроль над Чигиринским уездом, а также против белогвардейских частей генералов Слащова и Шиллинга, против Дикой чеченской дивизии.
Осенью и зимой 1919–1920 годов Коцур собирает до трех тысяч повстанцев, создает Чигиринский ревком, подчиняет себе соседних атаманов — Ильченко, Хвещука и Сатану. В ноябре Коцур заключает военный союз с Революционно-повстанческой армией Украины батьки Махно, взяв на себя прикрытие махновского района с севера.
Конники Коцура в середине декабря 1919-го совершают нападения на Елизаветград, Знаменку, Бобринец, Хрестиновку, громя тылы белогвардейских войск. Против его отрядов «белые» бросают чеченскую конницу.
Отряды атамана Коцура вошли в махновский Киевский «среднеднепровский» корпус революционно- повстанческой армии (в него входили еще и отряды атаманов Калиберды, [236] Скирды, Блакитного). Формально командиром повстанческого корпуса в три с половиной тысячи человек стал Константин Блакитный-Пеструшко.
Большая часть партизан Коцура жила в хатах и представлялась «белым» «простыми хлебопашцами», но по приказу своего атамана, селяне очень быстро забывали о мирном труде и брались за винтовки.
В январе 1920-го большевики вернулись в Приднепровье. Коцур заявляет, что как «борец против белых» приветствует большевиков и будет их поддерживать. Но в марте 1920 года атаман Коцур вновь выступает против «большевистских шарлатанов». Пользуясь прифронтовой неразберихой, он практически возродил «Чигиринскую республику» как островок патриархальной анархии.
Видя его враждебное отношение к большевикам, соседние повстанческие атаманы стали посматривать на Коцура, как на возможного союзника в борьбе против «красных». Старинный недруг Коцура, «атаман Холодноярский» Васыль Чучупака, приезжает в ставку «атамана Чигиринского», требуя присоединения Коцура к Холодноярскому ревкому или ревкому атамана Гулого-Гуленко, что выступили против большевиков в союзе с армией Петлюры. Однако Коцур отказывается от союза и как следствие этого — новое военное столкновение с холодноярцами. Холодно-ярцы тогда укоряли Коцура, что тот «опозорил старую гетманскую столицу Чигирин».
В то же время атаман приказал утопить в Днепре прибывших в Чигирин чекистов и ревкомовцев, которые потребовали переизбрания местного ревкома, что контролировал Коцур, и установления власти большевистской партии. Сводки ЧК «О положении в губернии» констатируют, что «бандитизм в Чигиринском уезде до последних пределов захлестнул всю территорию».
Коцур объявил свои отряды ядром независимой советской украинской армии и просил руководство Красной Армии выдать ему 3 миллиона рублей на комплектование 1-й Чигиринской бригады.
Через неделю красноармейские части, войдя в Чигирин, потребовали разоружения сил «Чигиринской республики». 30 марта 1919 года Коцур бежал, а его отряд был разоружен и рассеян. Где-то в середине апреля тело Коцура было найдено в одном из колодцев, а большевистские агитаторы [237] растрезвонили, что атаман был расстрелян, по приговору Ревтрибунала за «контрреволюцию». Вторая версия гибели Коцура гласит, что атамана «красные» выманили в Знаменку, пообещав орден Красного Знамени, и там, вдали от его повстанцев, расстреляли. По другим данным, Коцур успел «перебежать к Петлюре», и уже после этого перехода его находит пуля тайных агентов «красного террора».
Повстанцы «Чигиринской республики» уходят в Холодный Яр, где занимают позиции возле легендарного Мотриного монастыря и воюют вместе с холодноярцами против большевиков еще полтора года. Удивительно, что летом 1923 года ЧК — ОГПУ фиксирует в том же Чигиринском районе повстанческий отряд — «банду» атамана Коцюры. Что это? Ошибка? Скорее всего, какой-то очередной авантюрист взял известную на Чигиринщине фамилию для устрашения окружающих.
Многоликий Савинков
Он начал свои показания словами: «Я, Борис Савинков, бывший член Боевой организации Партии социалистов-революционеров, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийств Плеве, великого князя Сергея Александровича, участник многих террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа, во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках».
О том, каким был путь, который привел обвиняемого 28 августа 1924 года в зал, где заседала Военная коллегия Верховного суда СССР, и рассказывается в этом очерке.
Борис Викторович Савинков родился в январе 1879 года в Харькове, в семье юриста — потомственного дворянина и писательницы-актрисы. Можно сказать, что свои таланты — писательский и конспиративный — Борис «впитал с молоком матери». От отца к нему перешла склонность к юриспруденции.
Детство Борис провел в Варшаве (большая часть Польши тогда входила в Российскую империю), где его отец стал судьей. В год окончания Первой гимназии Борис Савинков привлекается к расследованию по поводу «беспорядков» в связи с открытием в Варшаве памятника М. Муравьеву-»вешателю» — усмирителю польского восстания. На год Савинков был передан под гласный надзор [256] полиции. Так началась «взрослая жизнь» сына товарища прокурора военного суда.
Поступив в 1897 году в Петербургский университет на юридический факультет, в девятнадцать лет Борис принял участие в студенческих беспорядках, был отчислен со второго курса и снова привлечен к дознанию.
Тогда он исповедовал «мирный» марксизм — «экономизм» и был противником террора. Вскоре он попадает в тюрьму вместе со своим старшим братом, также студентом. А потом разразилась страшная трагедия... Старший брат Бориса, оказавшись в сибирской ссылке, покончил жизнь самоубийством. Отец, получив известие об аресте сыновей, будучи человеком «долга и чести», не перенеся унижения и позора, сошел с ума и вскоре умер.
В двадцать лет Борис женится на дочери писателя Глеба Успенского — Валентине и уезжает за границу, где в течение двух лет продолжает образование в Берлинском и Гейдельбергском университетах.
Надо отметить, что «заразил» Бориса Савинкова революционной «горячкой» не только старший брат, но и его гимназический друг — впоследствии известный террорист, убийца великого князя Сергея Романова — Иван Каляев.
О дореволюционной жизни Бориса Савинкова написано много и подробно. Да и сам он «грешил» воспоминаниями (журнал «Былое» за 1917–1918гг.). Огромное количество материала о деятельности Савинкова собрано в бывшем архиве Октябрьской революции — ныне Государственном архиве Российский Федерации.
Первый арест, исключение из университета и семейная трагедия не образумили Бориса и через два года, в 1901-м, он снова попадает за решетку, на этот раз по делу социал-демократической петербургской группы «Рабочее знамя» — сторонников Плеханова и Ленина. В то время, несмотря на молодость, он уже ведущий сотрудник газеты «Рабочее дело», один из основателей группы «Социалист», известный марксист и популярный пропагандист в рабочих кружках. Тогда он заявляет, что насилие «недопустимо ни в коем случае и ни для каких целей».
Трудно сказать, как бы сложилась судьба социал-демократа Савинкова, если бы оказавшись в ссылке в Вологде, он не познакомился и не подпал под влияние жившей нелегально в этом городе «бабушки русской революции» [257] Екатерины Брешко-Брешковской. Эта встреча и приводит Савинкова в стан
