Продление жизни должно рассматриваться как дар общества тем индивидуумам, деяния которых весомо облагодетельствовали человечество в целом.
Председательствующий м-р Леонард. Весьма удачно сказано, сэр.
В приемной Института продления жизни сенатор неспешно погрузился в кресло, устроился поудобнее, развернул свежий номер «Норт Америкэн трибюн».
Заголовок первой колонки гласил, что, по данным Всемирной коммерческой палаты, мировая торговля развивается нормально. Далее следовало подробное изложение доклада секретаря палаты. Вторая колонка начиналась с ехидного сообщения в рамочке: на Марсе, возможно, обнаружена новая форма жизни, но, поскольку обнаружил ее астронавт, пьяный более обыкновенного, к его заверениям отнеслись с изрядной долей скептицизма. Ниже рамки был помещен список мальчиков и девочек — чемпионов здоровья, отобранных Финляндией для участия в предстоящем международном конкурсе здоровья. Третья колонка излагала последние сплетни о самой богатой женщине мира.
А четвертую колонку венчал вопрос:
КАКАЯ УЧАСТЬ ПОСТИГЛА Д-РА КАРСОНА?
СМЕРТЬ ДОКУМЕНТАЛЬНО НЕ ДОКАЗАНА
Заметив, что под колонкой стоит подпись — Энсон Ли, сенатор сухо усмехнулся. Опять этот Ли что-то затеял. Вечно он что-нибудь пронюхает, выудит какой-нибудь фактик, и уж можете не сомневаться, что фактик этот кому-то встанет поперек горла. Ли неумолим, как стальной капкан,— не дай Бог, если такой вцепится именно в вас. Что далеко ходить за примерами — достаточно вспомнить историю с космическим фрахтом.
«Энсон Ли,— изрек сенатор про себя,— паразит. Самый настоящий паразит».
Но доктор Карсон — кто такой доктор Карсон?
Сенатор вступил в невинную тихую игру с самим собой — постараться сообразить, кому принадлежит это имя, сообразить до заглядывания в текст.
Доктор Карсон…
«Ну конечно,— обрадовался сенатор,— помню! Только это было давным-давно. Биохимик или что-то в том же роде. Весьма незаурядный человек. Ставил какие-то опыты с колониями почвенных бактерий, выращивал их для каких-то медицинских надобностей.
Да, да,— повторил сенатор,— весьма незаурядный человек. Меня с ним даже знакомили. Правда, я не понял и половины того, о чем он толковал тогда. Но это было давно. Лет сто назад.
Лет сто назад — а может, много больше.
Значит, Господи прости,— воскликнул сенатор,— он же должен быть одним из нас!..»
Сенатор поник головой, газета выскользнула у него из рук и упала на пол. Вздрогнув, он выпрямился. «Ну вот опять,— упрекнул он себя.— Задремал. Опять подкрадывается старость…»
Он сидел в кресле, сидел очень спокойно и очень тихо, как испуганный ребенок, не желающий признаваться, что он испуган. Мыслями все отчетливее завладевали давние, давние кошмары. «Слишком поздно,— упрекал он себя,— Я слишком долго тянул, куда дольше, чем следовало. Ждал, что организация возобновит ходатайство, и дождался, что она передумала. Вышвырнула меня за борт. Бросила на произвол судьбы как раз тогда, когда я сильнее всего нуждался в ней».
«Смертный приговор»,— так сказал он у себя в кабинете, и это был действительно смертный приговор: долго он теперь не протянет. У него теперь почти не осталось времени. А ему нужно время — на то, чтобы предпринять какие-то шаги, чтобы хотя бы придумать, что предпринять. Нужно действовать, действовать с величайшей осторожностью и ни при каких обстоятельствах не поскользнуться. Иначе — кара, ужасная, жесточайшая кара.
— Доктор Смит вас примет,— сообщила секретарша.
— Что? — встрепенулся сенатор.
— Вы хотели видеть доктора Дейну Смита,— напомнила секретарша,— Он согласен вас принять.
— Благодарю вас, мисс,— сказал сенатор,— Я что-то слегка задремал.
Он тяжело поднялся на ноги.
— Вот сюда, в эту дверь,— подсказала секретарша.
— Сам знаю,— пробормотал сенатор раздраженно.— Бывал здесь не раз и не два.
Доктор Смит встретил его как почетного гостя.
— Располагайтесь, сенатор,— пригласил он,— Хотите выпить? Тогда, быть может, сигару? Что привело вас ко мне?
Сенатор не торопился отвечать, устраиваясь в кресле. Удовлетворенно хмыкнув, обрезал кончик сигары, перекатил ее из одного угла рта в другой.
— Да просто зашел без особого повода. Шел мимо и решил заглянуть. Давно и искренне интересуюсь вашей работой. Всегда интересовался. Ведь я с вами с самого начала.
Директор института кивнул.
— Да, я знаю. Вы проводили самые первые обсуждения кодекса продления жизни.
Сенатор усмехнулся.
— Тогда все казалось легко и просто. Конечно, были какие– то сложности, но мы не уклонялись от них, а боролись с ними, как могли.
— Вы справились со своей задачей удивительно хорошо,— заявил директор,— Кодекс, выработанный вами пять веков назад, настолько справедлив, что его никто никогда не оспаривал. Отдельные поправки, внесенные позже, касаются второстепенных деталей, которые вы никак не могли предусмотреть.
— Однако дело слишком затянулось,— заметил сенатор.
Лицо директора приобрело жесткое выражение.
— Не понимаю вас.
Сенатор зажег сигару, сосредоточив на этом ответственном процессе все свое внимание, старательно окуная ее кончик в огонь, чтобы табак занялся ровно. Затем поерзал в кресле, устраиваясь еще прочнее.
— Видите ли,— произнес он,— Мы полагали, что продление жизни явится первым шагом, первым робким шажком к бессмертию. Мы разрабатывали кодекс как временную меру, необходимую на тот период, пока наука не добьется бессмертия — не для избранных, для всех. Мы рассматривали тех немногих, кому даруется продление жизни, как служителей человечества, которые помогут приблизить день, когда оно обретет бессмертие — не отдельные люди, все человечество в целом.
— С этим и сегодня никто не спорит,— холодно откликнулся доктор Смит.
— Однако люди теряют терпение.
— И очень плохо. Все, что от них требуется,— немного подождать.
— Как представители человечества они готовы ждать сколько угодно. Но не как отдельные личности.
— Не понимаю, к чему вы клоните, сенатор.
— Да, наверное, ни к чему не клоню. В последние годы я частенько обсуждал сам с собой правомерность принятого нами решения. Продление жизни без бессмертия — это бочка с динамитом. Заставьте людей ждать слишком долго — и она взорвет всю мировую систему.
— Что вы предлагаете, сенатор?
— Ничего. Боюсь, что мне нечего предложить. Но мне нередко сдается, что лучше бы играть с людьми в открытую, знакомить их со всеми результатами поисков и исследований. Держать их в курсе всех событий. Информированный человек — разумный человек.
Директор не отвечал, и сенатор ощутил, как тягостный холод уверенности капля за каплей просачивается в подсознание.
«Смиту все известно,— понял сенатор.— Ему известно, что организация решила не возобновлять ходатайства. Ему известно, что я мертвец. Ему известно, что мне почти крышка и помощи от меня больше ждать не приходится, вот он и вычеркнул меня из своих расчетов. Смит не скажет мне ничего. Тем более не скажет того, что я хочу знать».
