горло собственной песне, вычеркнуть эти вдруг выплеснувшиеся у него строки, оставив заранее заготовленную концовку:
Прельщают многих короны лучи. Пожалте, дворяне и шляхта, корону можно у нас получить, но только вместе с шахтой. Концовка, конечно, пришита белыми нитками, но «поэтизация приговора» состоялась. Социальный заказ — худо-бедно — был выполнен.
Другой советский поэт — не лучший-талантливейший, но и не лишенный поэтического дара, «опоэтизировал» тот же приговор уже без всяких колебаний и душевных смятений. Даже, — вы сейчас это увидите (почувствуете), — с некоторым сладострастием:
Вся страна застукала калеными орехами. Я бросаю слово в крепкий гурт. Где они, Романовы? Приехали? Приехали Прямо из Тобольска в Екатеринбург. Вслед за ними тащатся фрейлины да няни — Ветер Революции, дуй веселей! На семи подводах разной дряни, Начиная с вороха старых дочерей. Тебя, как председателя, Как главу Совдепа. Всякий день запрашивали об одном: Что прикажешь делать с горевыми девками, С молодым последышем, С этим табуном? Короли живут зубасты И катаются на лихачах. Революция сказала: Баста! Хватит проживаться на чужих харчах. А они-то вертятся сатаной на блюдце, Молчок, Старичок! Скидывайте шапочки перед Революцией, Чтобы пуля видела мозжечок! Надо скинуть пиджачки, Расстегнуть пояса — Вот как, Во-как! — Чтоб прибыть на небеса Раньше срока. В этакую бурю Ближе к делу — Там вас и обуют, Там вас оденут. В этакую бурю, Друзья-доброхоты, С головами распроститься Им неохота. И они все вертятся сатаной на блюдце, Слезы собирая в кулачок. Скидывайте шапочки перед Революцией, Чтоб косая пуля била в мозжечок! —————— Не знаю, в какой несусветный Париж Тебя заведет тропа. Но ты, отвечая за все, говоришь: Советская власть скупа. Она (прославляемая на век С начала и до конца) Дала на одиннадцать человек Одиннадцать слёз свинца. Это — из стихотворения Александра Прокофьева «Два разговора с П. М. Быковым» (П. М. Быков — председатель Екатеринбургского Совдепа в 1918 году). Это он, по слову поэта, если судьба заведет его в какой-нибудь «несусветный Париж», должен, «отвечая за всё», гордо нести свою голову, не стыдиться и не стесняться содеянного.
Тут надо сказать, что душевное смятение «Государственного Поэта» R—13 у Замятина отчасти связано с тем, что ему приходится «поэтизировать» смертный приговор над своим собратом: «Из наших же поэтов. Два года сидели рядом... И вдруг...».
Что ж, в советской реальности и такое тоже бывало.
