подмигнул ей. Девушка вся порозовела, засмущалась, а Звениславка только улыбнулся и, повернувшись к нам с Курбатом, спросил:
— Куда перебираться будем, други?
— Норгенгорд, — предложил я. — Город хороший, людный, стены крепкие, граница с Эльмайнором близко, да и до степных просторов всего несколько переходов. Ваше слово?
— Пусть будет Норгенгорд, — согласился Курбат.
— А мне без разницы, — Звенислав, как обычно, радовался жизни и жил сегодняшним днем. — Куда вы, туда и я, братья.
— Значит, Норгенгорд, — подтвердил я свое решение.
Глава 22
В самом конце лета, получив жесткий нагоняй от кагана Хаима за неудачную военную кампанию, стянув всю свою армию в единый кулак, рахдонский главком шад Ханукка-ибн-Шапрут, перешел в решительное наступление. Восемьдесят тысяч воинов его армии и тридцать тысяч дополнительного войска присланного ему в подкрепление, настилая гати через болота в верховьях Саны, все же проломились сквозь заградительные отряды штангордцев, вырвались на оперативный простор и вышли к первому городу. Им оказался небольшой пограничный городишко Стальгорд, и именно здесь должна была состояться главная битва между двумя армиями.
Каждый полководец, что Ханукка-ибн-Шапрут, что полковник Микит, ждали этого сражения, стремились к нему, и возлагали на него все свои надежды. Рахдонская армия страдала от недостатка продовольствия и штангордских рейдеров-партизан, бесчинствующих на их тыловых коммуникациях, а самое главное, каган требовал результата, и значит, он должен быть, и необходимо было наступать. У полковника Микита, резон был другой, он ни в коем случае не должен был дать рахдонской легкой коннице разлететься по территории герцогства, а для этого нужна была битва, которая и решит исход всей летней военной кампании.
Всю свою историю, город Стальгорд жил двумя основными промыслами: торговлей и овцеводством. Вокруг него раскинулись и растянулись вширь отличнейшие пастбища, на которых всегда паслись отары тонкорунных овец, а каменный тракт, который шел через сам город, развивал торговые отношения с другими городами. И вот, теперь, когда к городу подступили враги, именно на этих пастбищах должна была состояться битва, и именно торговый тракт, идущий через город, интересовал рахдонского полководца.
Полковник Микит сделал ставку на то, что рахдонский военачальник будет наступать. Еще ночью все жители Стальгорда были эвакуированы в глубокий тыл, а на невысокие городские стены были поставлены четыре ополченческих и один регулярный пехотные полки, шесть тысяч человек. Именно город должен был стать основой всей обороны. По флангам, вплотную к стенам, Микит поставил равное количество войск с каждой стороны: четыре регулярных и двадцать ополченческих пехотных полков. Вся кавалерия и еще пять пехотных полков, из которых один был регулярным, стояли за городом и находились в резерве.
Главными своими козырями в предстоящем сражении, Микит считал нахождение своей армии на некоторой вершине. Глазом она заметна не была, но топографы провели измерения и доложили, что в среднем, полки штангордцев будут возвышаться над рахдонскими наемниками метров на пять. Кроме того, прибыли купленные за золото наемники — четыре тысячи мечников с берегов Балтского моря, десять пехотных банд по четыреста клинков в каждой. А еще и подмога из Эльмайнора, не десять тысяч конных арбалетчиков, как обещал Умберто Пятнадцатый, а шесть, но и это было немало в умелых руках. И, наконец, третий козырь полковника Микита — передвижные батареи баллист на повозках, позаимствованные как идея у фергонцев, которые использовали их с давних времен.
В отличии от полковника Микита, любимец кагана шад Ханукка-ибн-Шапрут, такими мелочами как стратегия и тактика, мозги себе особо не забивал. Он знал, что войск у него в два раза больше, в этом рахдон был уверен, и если он не возьмет этот паршивый городишко, то его задушат собственным поясом, как не оправдавшего доверие кагана, а после этого скинут в выгребную яму. Перспектива безрадостная для шада, и поэтому, он должен был победить любой ценой.
Два антагониста: штангордский полковник и рахдонский шад, но было кое-что, в чем их мнения совпадали. Ни тот, ни другой, не желали видеть на поле боя жрецов, которые восстановили свои силы после первой схватки на реке Сана, и были готовы вновь вступить в сражение между собой. Чего от них ждать, оба полководца себе представляли весьма смутно, а оттого и нервничали.
Первыми, начиная сражение, перед строем своих войск вышли жрецы Белгора, а спустя несколько минут, повторяя их движения, из рядов рахдонской армии вторжения появились жрецы Ягве. С каждой стороны их было около сотни и образовав круг, в центр которого встал самый старший и опытный жрец, в едином порыве, жрецы стали хором читать молитвы призыва силы. Слова их, что тех, что других, звучали сначала глухо, но чем дальше, тем раздавались они все громче, падали как свинцовые гирьки, разносились как гром по окрестностям и вбивались в сознание каждого человека на поле будущего сражения.
Сила, посланная из иных пространств, хлынула в тела жрецов Белгора, передалась как на накопитель в тело Верховного Жреца Хайнтли Дортраса, сформировалась и смешалась единым целым в нем, и выплеснулась огромным облаком в сторону вражеского войска. Всего только на мгновение, задержались рахдоны со своим ударом, но все же успели, и вновь, как и ранее, два потока враждебной силы столкнулись, пытаясь перебороть своего противника. Эта невидимая воинам двух армий борьба, длилась всего несколько секунд, очень много по меркам таких столкновений и, разрываясь на куски, облака силы рассыпались. В общем-то, именно этого, адепты обеих религий и добивались — не дать противнику применить свою магию. Результат есть, и обе стороны, остались им довольны. Жрецы Белгора, так же как и служители Ягве, покинули поле боя и предоставили обычным людям возможность решить исход сражения.
— Бух! Бух! Бух! — громко забили барабаны у богатого и высокого шатра шада Ханукки-ибн- Шапрута.
Закричали тысячники рахдонские, за ними сотники, после них десятники, и десятки тысяч людей, повинуясь их командам, двинулись вперед, к городу. Стоявшие против них воины Штангорда, только плотней, сбили ряды своих пехотных квадратных баталий, а командиры и обессилевшие жрецы, призвали солдат и ополченцев стоять твердо и не отступать. Битва началась.
Передовые тысячи легких степных конников приблизились к штангордским боевым порядкам на триста шагов и в небо взметнулись тучи стрел, готовых пронзить каждого, кто попал бы под их смертельноопасные стальные жала. Казалось, что смертоносный дождь, накрыл штангордцев, и им, остается только молча и терпеливо сдерживать этот ливень, но над полем пронесся звонкий и протяжный звук сигнальной трубы и, тут же, строй пехоты приоткрыл на миг большие щиты-павизы, и огрызнулся в сторону орды вражеских конников, ответным ливнем стрел и арбалетных болтов. Поединок стрелков с обеих сторон продолжался недолго, до тех пор, пока штангордцы не подкатили к месту перестрелки повозки с установленными на них стрелометами-баллистами. Один залп полусотни боевых машин, каждая из которых одномоментно выпустила в сторону вражеских всадников по пять дротиков в рост человека, заставил все скопище рахдонских наемников, повернуть обратно.
Первая схватка осталась за войсками герцога Конрада Четвертого. Степняки потеряли около тысячи всадников, а штангордская пехота неполную сотню, да и тех в основном из ополченцев, вовремя не сообразивших поднять щиты.
— Бух! Бух! Бух! — более часто и требовательно ударили рахдонские барабаны.
На какой-то миг наступила непонятная тишина, которая тут же была прервана громким и слитным боевым кличем десятков тысяч бойцов:
— Хур-ра-ра! Хур-ра-ра! — это сорок тысяч горцев из племени гарля и двадцать тысяч прибывших с недавним пополнением хайдаров, пошли в бой.
Как серый и мутный горный поток, катились по полю человеческие волны. Горцы шли побеждать, ведь они ничего иного не умели и не хотели. От их силы, мужества и стойкости в бою, напрямую зависит,
