Ботинок Келла потревожил разлившееся озеро, и мутные, смешанные с кровью воды разошлись. Движение привлекло его глаз. Ржавое пятно уже не росло. Оно уменьшалось.
Его всасывали раны на теле убийцы.
Он крутнулся, держа палец на спуске.
Нога Гарпуна издала неестественный треск и, согнувшись под неестественным углом, ударила Келла в грудь как кувалдой. Виндикар пошатнулся, а краснокожая тварь выкарабкалась из воды и бросилась на него. Гарпун больше не двигался с той ненормальной скрытностью и изяществом, которые Келл наблюдал через прицел, но компенсировал недостающее скоростью и агрессией. Гарпун замолотил по нему, выбив из пальцев Келла пистолет, и ломая кости каждым ударом своих зазубренных кулаков.
Кожа убийцы двигалась, причём таким образом, что внутренности Виндикара скрутило от омерзения. Это смотрелось почти так, как если бы плоть Гарпуна каким-то образом натягивалась вокруг костей и внутренних органов, приводя их в движение при помощи какой-то необузданной противоестественной энергии. Из дыры от пули в глазу убийцы сочились мозговое вещество и густая жидкость, из его распахнутого рта и рваных ноздрей с кашлем вылетали сгустки омертвевших тканей. Пытаясь поставить блок, снайпер получил ещё один удар, который вывихнул Келлу плечо и заставил его взреветь от боли.
Споткнувшись, он привалился спиной к запятнанному багрянцем куску кладки с наколотым на нём Койн. Гарпун наступал, с каждым шагом его тело разбухало и утолщалось, всасывая всё больше и больше сдобренной кровью жидкости, хлюпающей у них под ногами.
На пузырящейся коже его туловища выступило лицо. Затем ещё одно, и ещё. Они кусали и грызли зубами душившую их тонкую мембрану, пытались вырваться на свободу. Гарпун дёрнулся и замер. Он обратил на себя свои когтистые пальцы, полосуя по выступам на своей плоти, нанося царапины, из которых сочилась водянистая жидкость.
Лица беззвучно взывали к Келлу.
Жизнь Гарпуна – если, конечно, это могло считаться жизнью, – спасла демоническая шкура. Она так сильно въелась в плоть и кровь его сущности, что даже уничтожения мозжечка было недостаточно, чтобы его прикончить. Плоть-ширма его варп-паразита сдержала силу взрыва пули – по крайней мере, сделала всё, что было в её способностях, – и стянула обломки Гарпуна вместе в некое подобие их прежней неповреждённой формы.
Но демоническая шкура была примитивным, безыскусным созданием. Она не обращала внимания на такие мелочи, как самообладание или интеллект, неизменно следуя инстинктам и животной ярости. Убийца осознавал себя в достаточной степени, чтобы понимать, что он был убит и возвращён из-за грани, но его разум был безнадёжно повреждён и какие бы барьеры самоконтроля он раньше не воздвиг, сейчас они лежали в руинах.
В их отсутствие, клетки с пленённой памятью распахнулись.
Бесформенная сила обрывочного слепка личности ворвалась в покалеченную психику Гарпуна с энергией падающей кометы, и её мощь скрутила его в бараний рог.
Разум убийцы внезапно захлестнуло переизбытком чувственных ощущений, забросало осколками эмоций, фрагментами личности.
Это было всем, что осталось от души Йозефа Сабрата – дырявая мозаика-паззл личности, движимая тем единственным качеством, которое воплощало всё, чем этот был человек, и всё, что Гарпун разрушил.
Он выжидал. Терпеливый, умный Сабрат. Похороненный глубоко в темницах чёрной души Гарпуна, сражающийся за то, чтобы не исчезнуть. Дожидающийся случая, такого, как этот, ради возможности ударить по своему убийце.
Фаномное загрязнение личностью мёртвого префекта жаждало правосудия. Он хотело отомстить за каждую жертву в кровавой летописи убийцы.
Каждая личность из тех, что Гарпун убил и присвоил, каждая душа, которую он ограбил, чтобы в неё воплотиться, чтобы извратить её в свою личину – все они испытали один и тот же особенный вид страха. Боязнь потери себя, которая была хуже, чем смерть.
Теперь этот страх сидел в нём, пока Гарпун, свисая над психической пропастью, скрёб пальцами по рваному краю своего собственного разума.
И, заговорив, он услышал голос Йозефа Сабрата:
– Останови его!
Лицо больше не было совокупностью клыков, рогов и тёмных прогалов глаз. Оно принадлежало мужчине, обычному мужчине, охваченному болью и страданием, который вглядывался в снайпера как будто из-за прутьев самой глубокой темницы во всём мироздании.
У Келла перехватило дыхание от горечи этих очень-очень человеческих глаз. Он навидался её достаточно, смотрел на неё издалека в те моменты, когда смерть забирала жизнь. Внезапное, окончательное осознание в глазах объекта. Боль и истина.
Он бросился вперёд, не обращая внимания на вихри обжигающей боли от сломанных, скрежещущих краёв грудной клетки и всаживая в тело твари узкие метательные ножи из защитной накладки на своём запястье.
Гарпун завопил, и Келл протиснулся мимо него, падая, оступаясь на скользком от влаги кафеле под ногами. Келл покатился, вцепляясь в уроненный им пистолет, сжимая его рукоять в своих пальцах.
Убийца бежал на него, из всех поверхностей его пошатывающегося тела вырывались вереницы когтей. Человеческое лицо исчезло, его поглотили клыки и шипы. Он ураганом нёсся через обломки, шлёпая по воде.
Пистолет Келла взлетел вверх, и он выстрелил. Оружие дёрнулось, разорванный воздух вскрикнул, и крупнокалиберная пуля 'игнис' покрыла короткую дистанцию между стрелком и мишенью.
Выстрел врезался в плоть плеча Гарпуна и взорвался вспышкой сверкающего белого пламени. Полый кончик пули заполняла находившаяся под давлением смесь фосфорона и термического состава, и от удара она зажглась свирепым миллионноградусным огнём, который горел бы даже в отсутствие кислорода.
Гарпун визжал, его тело тряслось, как будто пытаясь разорваться на куски. Келл снова прицелился и сделал второй выстрел, затем третий, четвёртый. На таком расстоянии он не мог промахнуться. Пули отбрасывали Гарпуна назад, завихрения горячего воздуха заставляли окружающую его воду вскипать и превращаться в пар. Белые языки пламени охватывали тело убийцы, вгрызаясь в поверхность его нечеловеческой плоти.
Келл не останавливался. Он опустошил магазин 'Экзитуса' в свою мишень, стреляя, пока не
