– Нет, – Дорн обвёл взглядом окна и вздохнул. – Твоя первейшая обязанность – любой ценой охранять жизнь Императора. Моя, равно как и моих братьев – защищать Империум.
– Это одно и тоже, – сказал Вальдор. В его словах проскользнула неуверенность, которую он сам от себя не ожидал.
– Это не так, – уже уходя, сказал Дорн. – Узкий взгляд, кустодий.
Примарх задержался на пороге и, не оборачиваясь, произнёс напоследок:
– Вальдор, этот разговор не окончен.
Кёрсуну Латигу нравилось притворяться, что аэронеф был его собственностью. Когда он покидал на ночь столицу Исты и совершал унылый обратный полёт домой в Водопады, то любил расположиться у окна маленькой гондолы, подвешенной под сигарообразным боллютом, и наблюдать, как мелькают мимо жилые высотки, представляя при этом, как работяги из сферы обслуживания и с виноградников смотрят, как он курсирует туда-сюда, и на их лицах разгорается зависть к кому-то настолько важному. Гондола не превосходила размером вагона монорельса, но она была роскошно обставлена кушетками, а в её стены были встроены автоматы для раздачи напитков и прочего сервиса. Летательный аппарат, в основном, использовался для обслуживания важных клиентов или руководителей высшего звена, когда тем требовалось совершить срочный перелёт, но значительную часть времени он простаивал на стоянке.
Да, как бы сильно он того не желал, но аэронеф не был его собственностью. Он принадлежал, как и
Однако это была не та тема, на которую он любил задумываться – в отличие от его жены, которая занималась этим сплошь да рядом. Его отнюдь не ничтожный заработок старшего клерка по работе с данными, их очаровательный городской особняк в фешенебельной части пригородов, частная схола для детей... Она не ценила ничего. Любовь Латига к летательному аппарату компании была ответной реакцией на это. Находясь в аэронефе, он ощущал себя свободным, хотя бы и на короткое время. А благодаря грамотному применению взяток и любезностей в виде ряда умышленно перепутанных наименований в товарных накладных, он узнал от одного из технологов Консорциума, как просто было настроить покладистый, простодушный машинный мозг воздушного судна, чтобы летать в другие пункты назначения, не отражая этого в бортовом журнале. В места, подобные кварталу Белого Полумесяца, где окружение всегда было сговорчивым, и вполне доступным для человека со средствами Латига.
Он улыбнулся при мысли об этом, слушая мягкое шелестящее гудение пропеллера. Аэронеф пересекал каньон Шпиндель, и он начал подумывать о том, чтобы приказать изменить курс. Его жена находилась на каком-то занудном игровом мероприятии в одном из своих дурацких социальных клубов, так что по возвращении его не ждали осуждающее шипение и суженные глаза. Так почему бы, подумал он, не побыть вне дома ещё чуть-чуть? Отчего бы не прошвырнуться к Белому Полумесяцу? Он улыбнулся от дерзости этой мысли. Идея нравилась ему всё больше и больше. Латиг нагнулся вперёд, протягивая руку к панели управления и облизывая губы.
Именно тогда он в первый раз заметил предмет – необычный маленький мячик в кресле напротив, похожий на плод-коробочку с семенами. Он робко потянулся к нему, ткнул в него пальцем – и побледнел. Вещь была тёплой на ощупь, и, по ощущению, сделанной из плоти.
Желудок Латига подпрыгнул к горлу, и он ощутил во рту едкий привкус полупереваренного мясного блюда, которое он съел на второе. Но несмотря на это, он не смог сдержать порыв снова протянуть руку, и на этот раз осторожно подобрал предмет с того места, где он лежал.
В свете, льющемся из окон салона, он разглядел, что шарик был морщинистым и имел странную текстуру. Он покатал его туда-сюда по своей руке, и в конце-концов поднёс его ближе к носу, чтобы разглядеть получше.
Когда тот раскрылся, Латиг взвизгнул. Шар расщепился по всей длине и явил спрятанный под мясистой оболочкой глаз, устрашающе человеческий на вид. Он повернулся сам по себе, и Латиг осознал, что глаз смотрит прямо на него, причём с оттенком того, что могло быть узнаванием.
Охваченный всплеском отвращения, он отбросил шар от себя, и тот исчез под низкой кушеткой. Латиг был сбит с толку и ошеломлён, и внезапно все его желания свелись к тому, чтобы очутиться внизу на земле. Внутри гондолы было жарко и душно, и он почувствовал, как под высоким воротником его парчового жакета скапливается пот.
Он всё ещё пытался осмыслить то, что только что произошло, когда одна из стенок салона пришла в движение. Узоры на бархате, пышный бордово-красный декор с вышитым золотым орнаментом, потекли и сдвинулись, как масло, скользящее по поверхности воды. Что-то вытаскивало себя из стенки салона, и с каждым проходившим моментом его форма становилась всё более определённой и устойчивой.
Латиг смотрел, как появляются голова и туловище, увидел руки, кончающиеся длинными пальцами. В тех местах, где призрачная фигура вырастала из стены, наблюдался странный вскипающий эффект, и свет выхватывал нечто похожее на на шкуру ящерицы, волнующуюся и пульсирующую.
Латиг потерял голову. Вместо того, чтобы искать спасения, он вжался в угол между кушеткой и дальней стороной салона, спиной к заднему иллюминатору. Голова, привлечённая движением, развернулась. Его шкура, маскировавшаяся под бархат стен, потускнела до тёмного насыщенно-багрового цвета, став выглядеть как крашеная кожа или, возможно, освежёванная плоть. Существо полностью вытянуло себя из стены при помощи длинных и тонких ног, и его голова поднялась, демонстрируя фигурный череп, заостряющийся в рыло, и необычную нижнюю челюсть в форме плуга. Длинные шеренги загнутых назад зубов, расположенные в несколько рядов, были как будто сделаны из серебра. В глазницах над ними не было глаз, лишь зияли тёмные провалы.
Латига обволок исходящий от видения запах крови и серы, и он закашлялся. Его фонтаном вывернуло наизнанку, и он расплакался как ребёнок.
– Чего ты от меня хочешь? – взмолился он, неожиданно обретая голос. – Кто ты?
Ответ прозвучал сипло и как будто издалека, со странной модуляцией, словно его вытягивали с большой глубины.
– Я... Гарпун, – это казалось скорее вопросом, чем ответом.
Тварь сделала к нему первый шаг. В одной руке она держала изогнутое лезвие.
Транспортник рокотал сквозь потоки тёплого воздуха, поднимающиеся с поверхности Атлантической Равнины, и от мощи реактивных двигателей в лишённых обшивки стенах грузового трюма скрипели и прогибались шпангоуты. Под его брюхом проносились размытые пейзажи безликой пустыни; с пыльного грунта, пытаясь ухватить воздушное судно, тянулись вверх вихри поднятого ветром ржавого песка. Давным-давно, тысячи лет назад, эта местность находилась глубоко под водами огромного океана – одного из многих, что простирались тогда на поверхности Терры. Сейчас от них осталось лишь считанное число небольших внутренних морей, вряд ли заслуживающих это название: они мало чем отличались от пересыхающих озёр грязи, окружённых перевалочными поселениями. Существенную часть обширных равнинных земель поглотили полчища городских застроек Тронного Мира, однако до сих пор оставались и огромные полосы ничейных и не признающих никаких законов пространств, которые разделяли предгорья, обтёсанные давно забытыми морями, и каньоны, забитые остовами древних кораблей. На Терре оставалось очень мало мест, которые все ещё могли считаться по-настоящему дикими, и это было одно из них.
Пилот летательного аппарата была глухой. Она лежала в изоляции носовой капсулы кабины, подключённая к лётному креслу, которое преобразовывало её нервные импульсы в мельчайшие изгибы концевых крылышек транспортника и выходную мощь его двигателей. Ход летательного аппарата,
