отречение Мариами от земного мужа подает Ангелу случай возвестить Ей достоинство Богоневесты, к которому Она предопределена: Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя.
Благовещение принято; Ангел отшел; Слово воплотилось; Дева зачала; оказались признаки зачатия: обретеся имущи во чреве от Духа Свята. От Духа Свята, пишет Евангелист; но Иосифу долго не была возвещена и открыта сия тайна, и он не знал более того, что являло чрево: обретеся имущи во чреве. Ибо, если бы он знал тайну Богоневесты: то мог ли бы он думать о Ея обличении? мог ли бы решиться отпустить Ее? А он думал было о первом, и решился было на последнее: не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю (Мф 1,18.19). Здесь столько чудес молчания, что не знаем, достанет ли слова изглаголать (выразить) это молчание. Именно: Иосиф видит в Мариами то, чего не ожидал, и чего понять не может: но молчит, и не вопрошает Ее. Мариам видит Себя в опасности подвергнуться тяжкому подозрению, и даже осуждению: но молчит, и не открывает Своей тайны. Где и Ангел благовестник Мариами? Почто молчит он, и не успокаивает Ее от нового смущения? Где и Ангел хранитель Иосифа? Почто он так долго не является и не предохраняет праведника, когда чистая душа его столь удобно может омрачиться мыслию неправедного и даже богохульного подозрения? И, если не дерзновенно вопрошать об этом, - почто так долго безмолвствует и Сам Посылающий Ангелов? Почто медлит просвещать Своего праведника, и спасать Ту, в Которой спасение мира? - 'Зри, - восклицает снятый Златоуст, указуя на Иосифа в этих обстоятельствах, - зри мужа кротость: не токмо бо, яко не мучи, но яко ниже изрече кому, ниже самой зазираемой, но в себе помышляше, и от самыя Девы тщася укрыта вину. Ниже бо рече, яко отринути Ю хотяше, но отпустити. Толико бе кроток и тих муж'.
И еще: 'Егда бо держати Ю в дому законопреступно быти видяшеся; обличити же и на судище вести - смерти предати нужда бяше: он же ничтоже от сих творит, но выше закона уже себе устрояет. Подобаше бо, благодати пришедшей, многим быти уже высоко жительства знамением' (На Мф. Бесед. 4). Подлинно, видно, сердце праведника уже предчувствовало Христовы заповеди, что иметь око простое (Мф 6,22), и не судить, дабы не быть судимым (7,1). Потому, он видит признаки матери, и однако не хочет предаться помыслам подозрения о Деве; имеет закон, уполномочивающий супруга, и однако не хочет судить обрученную: не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю. - Видим, какие возвышенные добродетели заключает в себе молчание Иосифово. Но несравненно выше молчание Мариами. Иосиф молчанием облегчает затруднение чужое, и в то же время находит средство прекратить затруднение свое. Мариам же в молчании носит Свою опасность, и с каждым днем молчания увеличивает Свое затруднение. Что же значит этот непонятный подвиг молчания? - Он значит то, что Мариам есть совершенный сосуд Благодати. Ибо как вещественный сосуд негоден, когда он течет; так духовный сосуд недостоин, если не хранит влиянной в него Благодати в ненарушимом, смиренном молчании, но течет и выдыхается - без нужды и без пользы, словом праздным, или нескромным, или нетерпеливым, или тщеславным. И наоборот, как вещественный сосуд совершенный был бы тот, который не только влитое в него, но и самый дух оного заключал бы во внутренности своей без малейшей утраты, и которого ни удар не мог бы сокрушить, ни воздух или огонь разрушить: так совершенный сосуд духовный есть тот, который имея таинство веры в чистой совести (1Тим 3,9), в мире сердца и в безмолвии всего существа своего, хранит вверенную ему благодать с такою твердостию, которой никакие удары бед сокрушить, никакая страсть, никакое искушение разрушить не могут. Если Мария говорила о Своей тайне с Елисаветой: то потому, что Елисавете тайна эта уже открыта была Духом Святым, и Он сам говорил устами обеих; а если бы Она стала говорить о Своей тайне с Иосифом; то это было бы или по человеческой доверенности, или по человеческому страху, и следовательно - не по Божественному побуждению говорила бы о тайне Божественной. Теперь Она молчит, таится от того, которому, вероятно, более всех на земле открыто было Еясердце, так как он избран был стражем Ея девства; таится с явною для Себя опасностию не только обличения, но - как изъясняет святый Златоуст - с опасностью суда и смерти: такое молчание достовернейшим образом свидетельствует, что Мария восприятое в недра Свои Слово крепко держит, хранит совершенно, любит паче избранного и обрученного мужа, паче всякого земного утешения, паче самой жизни Своей. В этом молчании совершается непрестанная, чистая, великая жертва Богу Слову. - О дивно молчаливая Дево! Не ближе ли было Тебе самой известить Иосифа о том, о чем наконец известил его Ангел? Почто ждала Ты дальнего вестника с неба? Почто не спешила на помощь праведнику, почти впадшему в несправедливость? - Без сомнения для того, да не явишися человеком с Твоею добродетелию, с Твоею благодатию, с Твоим достоинством, но единственно Отцу Твоему небесному, Иже в тайне (Мф 6,18). - Посему не удивительно, что и Божественное откровение на время безмолствовало, чтобы дать созреть и в наставление наше открыться столь великим добродетелям. Когда же безмолвная жертва Мариами совершилась, и мысль Иосифа решительно утвердилась в безстрастии: тогда и слово небесное приспело увенчать подвиг молчания - прекращением затруднения Мариами и открытием Иосифу велией благочестия тайны: сия же ему помыслившу, се Ангел Господень в сне явися ему глаголя: не убойся прияти Мариам жены твоея; рождшеебося в Ней от Духа есть Свята (Мф 1,20; 1Тим 3,16).
Кто будет иметь довольно внимания, чтоб следовать за Мариею по всему пути Ея земной жизни, тот может усматривать в Ней всегда тот же характер глубокой молчаливости, совершенного безмолвия, ничем неразвлекаемого сосредоточения во внутренности своей, словом - жизни сокровенной в Боге. Ни высочайшая радость, ни глубочайшая скорбь не могли изменить этого постоянного настроения Ея духа. Так:
Тайну высокого достоинства Девы Богородицы более или менее открывали Ангелы, звезда, волхвы, пастыри, Симеон: но Ангелы возвратились на небо, волхвы на восток, звезда скрылась. Симеон с миром отпущен из мира сего, свет Вифлеемской славы потушен гневным дыханием Ирода и кровию младенцев; Мария скрывалась то в Египте, то в Назарете, а Ея достоинство и знаменитость - в Ея сердце; Мариам же соблюдаше все глаголы сия, слагающи в сердцы своем (Лк 2,19).
Пришло время, когда слава премудрости и чудотворений Сына Мариами просияла в Иудее и Галилее. Надлежало бы отблеску славы Сыновней озарить и лице Матери. Однажды нечаянно показалось, что это начинается. Другая, может быть мать, или желающая быть матерью, живее других вообразила счастие быть матерью благословенною, и всенародно предалась восторгу, который побуждал ее прославлять Иисуса и вместе с Ним Матерь Его: воздвигши же некая жена глас от народа, рече Ему: блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал (Лк 11,27). Но приметьте, что она говорит околичностями: ублажает чрево и сосцы, а не произносит даже имени Той, Которую прославляет. Почему так? - Без сомнения потому, что не знает Ея ни в лице, ниже по имени.
Другие знали Мариам и в лице и по имени, потому что не могли не знать сего: и при всем том оставались в самом странном о Ней неведении. Послушайте, как говорят сограждане и соседи Иисуса и Марии: откуду сему премудрость и силы? (Значит: они слышат премудрость Иисуса, видят и признают чудеса Его, и побуждаются ими узнавать все, что до Него касается). Не сей ли есть тектонов сын? Не мати ли Его нарицается Мариам (Мф 13,54-5). Видите, они не умеют даже сказать: Иосиф сын Давидов, Мария дщерь Давидова; они знают только то, что в глазах: что Иосиф есть ремесленник, что Мария есть - Мария. Как же они не знают даже того, что Евреи так заботливо старались знать и о себе и о других? Как не знают рода и происхождения Марии? Не иначе можно объяснить это, как тем, что Пресвятая Дева, не желая ни в чем являться человекам, не ища никакого земного утешения, не хотела и того, чтоб в уничижении бедности Своей утешать Себя пред людьми достоинством Своего рода, и потому не делала гласным Своего происхождения, так же как Своей добродетели и Своей благодати (Ин 5,44).
Наконец, стоит Она при кресте (Ин 19,25) возлюбленного Сына Своего и предреченное Симеоном оружие действительно проходит душу Ея. Чужие не могли оставаться равнодушными, и еще тогда как Он только нес крест Свой - идяше во след Его народ много людей, и жены, яже и плакахуся и рыдаху Его; и по распятии вси пришедшии народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя возвращахуся (Лк 23,27,48). Чего же надлежало ожидать от Матери Распятого, стоящей при кресте Его? Рыданий, жалоб, воплей, терзаний? - Ничего такого
