Прибыть в Исландию, чтобы помочь нам подготовить 'Брендана' к выходу в море, он может, но дальше участвовать в плавании — никак. С вызовом Трондура было предельно просто. Я позвонил ему на Фареры и, когда он взял трубку, сказал:
— Трондур, это Тим. Постарайся попасть на рейкьявикский самолет во вторник и захвати китового жира.
— Ясно, — ответил он и положил трубку.
Пять дней спустя перед конторкой иммиграционного чиновника в Рейкьявикском аэропорту выстроились ребята с Британских островов: Джордж, как всегда, бодрый и деловой, Идэн в ворсистой твидовой куртке, джинсах и самодельных башмаках на босу ногу, Артур в потрепанной ирландской фуражке на голове. Чиновник нерешительно воззрился на Артура.
— А где ваш обратный билет? — осведомился он. Пришлось мне вмешаться:
— Он член команды кожаной лодки 'Брендан'. Тотчас все стало на место.
— Тогда ему билет не нужен, — сказал чиновник. — Удачи и счастливого плавания. Улыбаясь, он вернул Артуру паспорт.
На другой день прилетел Трондур, все такой же волосатый, в одной руке гарпун, в другой солидный бумажный сверток, в котором было около десяти килограммов китового жира и вяленой баранины.
Мы немедля направились в ангар береговой охраны, чтобы проверить, как 'Брендан' перенес зиму. Меня беспокоила мысль о крысах и мышах. От кожевников я наслышался, как достается кожам на складах, особенно если они смазаны мыши и крысы охотно кормятся жиром. Но 'Брендан' был невредим. Он предстал нашим глазам таким же, каким мы его оставили. Зима в Исландии выдалась на редкость мягкая, и грызунам хватало пищи на воле. Единственным признаком их визитов были помет и клочки бумаги в просвете двойного планширя, где несколько мышиных семейств устроили себе зимнее логово.
'Брендан' был в таком хорошем состоянии, что нам не пришлось даже повторно смазывать обшивку, — тут же спустили лодку на воду и приступили к погрузке. Опыт прошлого лета подсказал нам кое какие изменения. Мы запасли вдвое больше воды — около семисот пятидесяти литров, поскольку паковый лед по прежнему исключал возможность захода в Восточную Гренландию, и я наметил одним длинным переходом добраться до Северной Америки. Взяли также две маленькие УКВ рации, чтобы легче было связываться напрямик с пролетающими над нами воздушными лайнерами. И мы постарались получше упаковать дневные рационы — запаяли их в двухслойном пластике. Изменилось и наше меню. После всех прошлогодних неладов с концентратами, которые портились от морской воды, я решил сделать упор на более средневековую пищу. Большую часть концентратов мы списали, а на их место погрузили копченую колбасу, копченое мясо и солонину, специально приготовленную зимой по моему заказу в Лондоне, а также изрядное количество орехов, овсяные хлопья и головку превосходного чеддера. Такую пищу потребляли ирландские монахи, и я предпочел ее не ради чистоты эксперимента, а просто потому, что она лучше всего подходила нам. Овсянку Трондур называл 'хорошей едой для работы', копченое мясо и солонина тоже вполне себя оправдали. Мы убедились, что им не страшны ни морская волна, ни дождь они не требовали специального хранения, и вода не портила их вкуса. Средневековая составная нашего меню на всем пути пользовалась большим успехом.
Уроки предыдущего этапа отразились и в подборе одежды. Сезон 1976 года так убедительно выявил преимущества шерстяного платья в открытой лодке в высоких широтах, что каждый из нас взял хороший запас шерстяных чулок, шерстяные шапки и рукавицы, рейтузы и шарфы. Наши добрые друзья на исландской верфи подарили всем членам команды по великолепному исландскому свитеру, а Трондур забрал в аэропорту посылку таинственного вида.
— Исландия подарила 'Брендану' свитера, — объявил он, — но и Фареры не отстали. Это прислано прямо с фабрики. Так одеваются фарерские рыбаки.
С этими словами он извлек из коробки пять комплектов чудесного серого шерстяного белья, равного которому по толщине и теплу я никогда не видел. Всего пять дней понадобилось, чтобы привести оголенный 'Брендан' в полную готовность. Заново оснастить средневековую лодку было проще простого. Мы вернули на место мачты, укрепили весла, надели кожаный хомут на рулевое весло, погрузили воду и провиант, и 7 мая 'Брендан' был готов начинать второй и главный этап своей одиссеи. Вечером, в начале шестого, капитан порта Рейкьявик отбуксировал лодку из гавани, отдал буксир, помахал на прощание, и легкий ветер неспеша повлек нас на запад. Мы откупорили бутылку ирландского виски из свежих запасов, наполнили кружки, и я провозгласил тост:
— Попутных ветров
— Попутных ветров — подхватили остальные.
Мы понимали, что впереди нас ждет самый трудный, чреватый опасностями этап всего плавания.
10. Аварийная обстановка
Погода что-то миловала нас, даже чересчур. Первую неделю легкие ветры чередовались с безветрием и 'Брендан' медленно дрейфовал от Исландии на запад. Самое время заново обживать судно, привыкать к средневековому образу жизни, вспоминать уроки прошедшего года и втягиваться в особый ритм открытой лодки в северных водах. По предложению Трондура мы утвердили систему вахт, принятую у фарерских рыбаков. Разбившись на двойки — Трондур с Артуром, я с Джорджем, — мы круглые сутки поочередно несли четырехчасовые вахты. Такой порядок позволял каждой двойке делить обязанности по своему усмотрению. В хорошую погоду один дежурил на руле, а его товарищ мог отдыхать, читать или готовить легкую закуску. Когда погода портилась, двое вахтенных чередовались на руле, сообразуясь с обстановкой. Практика показала, что в штормовую погоду двадцати минут на руле довольно, чтобы совсем окоченеть. Четырехчасовой распорядок нарушался только в полдень. Тут мы отрабатывали две полувахты по два часа и готовили главную горячую трапезу, ели все четверо. На этот раз обязанности кока исполняли все по очереди, так оно было куда лучше.
Казалось порой, что никакого зимнего перерыва и не было. Наши старые друзья киты не замедлили нас проведать. Мы еще не вышли из полукружия залива Факсафлои у Рейкьявика, когда около нас всплыло стадо фонтанирующих малых полосатиков и снедаемый любопытством молодой десятиметровый кит, сопя и пыхтя, минут пятнадцать описывал петли метрах в двадцати то справа, то слева от 'Брендана', иногда заплывая под лодку. А два дня спустя в безветренное утро из пучины явилась целая ватага тюленей. Их головы качались на волнах, словно лоснящиеся футбольные мячи, с интересом созерцая кожаное суденышко, потом вдруг разом ушли под воду и больше не показывались.
Нас навещали и люди. Один рыбак щедро поделился уловом, и Трондур тут же отправил рыбу в котел. На быстроходном катере подошли охотники, которые стреляли кайр, и тоже уделили нам часть своей добычи, к великой радости Трондура, — он очистил птицу, сварил, обжарил и подал с соусом из сметаны. Получилось блюдо не хуже, чем у какого-нибудь французского шеф повара.
— Одна кайра, — рассудительно произнес Трондур, раздавая нам порции, — равна двум глупышам или трем тупикам, все хорошая еда.
Он явно был в своей стихии и соорудил новое приспособление для лова глупышей — устрашающее соцветие крючков на пробковом поплавке, которое покачивалось на поверхности у нас в кильватере. А под водой на конце нашего спасательного леера тянулся мощный оперенный крючок на толстом проволочном поводке, такой большой, что хоть акул лови. Куда ни глянь — всюду видны признаки активности Трондура: смотанная кольцами леса, свинцовые грузила, коробочки с рыболовными крючками, куски китового жира (наживка для глупышей), камень для заточки крючков, два-три пера там, где он чистил свой улов. Особенно пекся он об изготовленном зимой новом гарпуне. Надетый на длинное древко латунный шток венчался великолепно сделанным листовидным наконечником из стали. К этому наконечнику крепился гарпунный линь когда гарпун поражал цель, наконечник отделялся, оставаясь в теле жертвы. Трондур готов был часами гнуть спину над наконечником и точить его, доводя до бритвенной остроты. Древко с кожаной петлей лежало рядом на банке. Держа в руках листовидный наконечник, напоминающий размерами и
