— Сейчас будем переснимать этот эпизод, — сказал я.
— Зачем? — удивился он. — Все было нормально...
— Я подумал — мне не нравится игра актеров. Сделаем еще дубль.
* * *
Милена встретила меня в халате и передничке, с волосами, подобранными под косынку.
— Я тут суп приготовила, — сообщила она, пока я в прихожей менял дикую обувь на домашнюю. — Сейчас буду тебя кормить.
— Мы сегодня ужинаем в ресторане, — сказал я. — Продюсер пригласил на деловую встречу. По протоколу положено мне быть с дамой. У нас меньше часа осталось, так что собирайся. Ты дама или не дама?
— Я? Дама! — она сказала это комично: «я» — с уничижительным и наивным удивлением замухрышки, которую, очевидно, по ошибке, пригласили на бал, а «дама» — после короткого раздумья — приподняв подбородок, со слегка уязвленной гордостью и даже небольшой обидой: как, дескать, в этом можно сомневаться, впрочем, сгладив все напоследок улыбкой. — Так ты даже не попробуешь мой суп? Он потом остынет и станет невкусным...
— Конечно, попробую. Только немножко. С чего бы наедаться дома перед рестораном, верно?
В следующую минуту мы уже расположились на кухне.
— У-у, вкусно, — сказал я о супе, хотя не уверен, что мне удалось провести Милену.
— Слушай, — сказала она, — я прибирала тут у тебя и нашла фотографию. Там ты с какой-то кр- рашеной блондинкой и маленькой девочкой. Кто они?
— Это моя жена. И дочь.
— Так ты женат?! — встрепенулась Милена. Тон, которым она это сказала, своей следующей логической ступенькой предусматривал порезать меня на ленточки. — А-а, вот так... ну... А где они сейчас?
— Хотел бы я сам знать...
— Они тебя бросили и даже адреса не оставили?..
— Они погибли. В автокатастрофе.
— Ой... извини, пожалуйста... Уже в такси она сказала:
— А я никогда не была в ресторане. А как он называется?
— «Дежавю ля мер», — вспомнил я.
— «Дежавю ля мер»... — раз за разом завороженно, словно название волшебной страны из сказки, стала повторять она шепотом, вслушиваясь с блуждающей на губах легкой улыбкой, как тают в воздухе звуки ее голоса. — «Дежавю ля мер»...
А чуть позже призналась, что и в такси едет впервые в жизни.
* * *
— Виталий Константинович, отпустите меня дней на пять, — попросила помреж. — Мне бы к сестре на свадьбу съездить.
— А кто хлопать будет вместо вас? — полюбопытствовал я.
— Ну, я найду кого-то... Милена, душечка, давай ты подменишь меня. Ты же все равно пропадаешь на съемочной площадке с утра до вечера.
— Если можно... я с удовольствием... — сказала Милена. — У меня сейчас как раз каникулы...
Так, ясненько. Сговорились, и Милена как бы случайно оказалась рядом.
— Ты пропадаешь здесь? — строго спросил я.
— Пропадаю... Нет, не пропадаю! Не пропаду, — в тон мне ответила она. С чувством юмора у Милены все было в порядке.
Так она впервые начала работать перед камерой.
— Сто восемьдесят два, дубль первый!
И удар хлопушкой.
— Девятнадцать, дубль третий!
Первое время она делала это робко, скованно, словно ожидала — сейчас ее начнут ругать за какую- нибудь оплошность, потом стала иногда улыбаться кому-то за кадром (мне), произносить номера скороговоркой, а хлопать порой даже залихватски.
Одета она была обычно в свое единственное платье цвета бледной сирени с непонятными рисунками, напоминавшими не то китайские иероглифы, не то ассирийскую клинопись, порой на смену платью, когда оно, постиранное, сохло у меня на кухне на веревках, протянутых под потолком, приходили черные брючки и серая с малиновым кофточка.
Была у Милены еще клетчатая юбочка, но ее она надевала обычно только в школу. Больше нарядов у нее не имелось, разве что домашний халатик и спортивный костюм. И все.
* * *
Это было наше с ней любимое положение — сидеть, глядя в разные стороны, опершись спинами друг о друга.
