солдат вермахта типаж потенциального противника. Немцы подошли к решению вопроса со всей тщательностью и свойственной им скрупулезностью. Но допустили ошибку. За основу была взята… русская классическая литература XIX века. На выходе получили психотип русского человека, который оказался по натуре своей «анархичным, угрюмым, впечатлительным и слезливым» малым. В преамбуле к плану «Барбаросса» патетически заявлено: «Война против России — … это древняя битва германцев против славянства». «Белокурая бестия» — мужественная и непобедимая — противопоставлялась мягкотелому, податливому и безвольному славянину. Германцу оставалось лишь прийти на российскую землю и подавить неприятеля, который с радостью отдастся на милость победителю. Церемониться со славянами не надо — Veni, Vidi, Vici! Выжимки из специального доклада, который лег на стол Гитлеру вместе с планами «Барбаросса» и «Ост», вошли в так называемые «Двенадцать заповедей немецкого солдата». Был допущен просчет — культивирование в сознании простых военных уверенности в том, что перед ними ничтожества и недоумки. Переоценивать противника опасно, но недооценивать его — опасно стократ! Перед самым вторжением в Россию министр пропаганды Йозеф Геббельс поторопился заявить с трибуны: «Мы стоим перед беспримерным победоносным походом. То, против чего мы боролись, теперь будет уничтожено!» Состояние эйфории передалось военным стратегам, которые определили сроки реализации планов: 4–6 недель на захват европейской части СССР, 1-16 недель — на установление оккупационного режима по плану «Ост». Учитывая российские реалии, планы более чем космические, а потому трудно достижимые. Еще ни одна война не проходила по строго определенному регламенту, согласно букве воинского устава и приказов. Однако германцы позволили себе роскошь в очередной раз наступить на старые грабли.
День, когда Сталин выступил по радио со знаменитым обращением «Братья и сестры…», 3 июля 1941 года отмечен в документах и такого рода земечаниями: «… кампания против России выиграна в течение 14 дней» (Франц Гальдер, «Военный дневник. 1939 — 42 годы»), «Практически противник войну уже проиграл» (Генри Пикер, «Застольные разговоры Гитлера. 1941–1942»), Сталин, «оппонируя» противникам, заметил: «Первые дни уже показали, что успехи Германии — лишь эпизод, она уже проиграла политически…» История дала понять, кто оказался более прозорливым.
Сталин знал, что под его началом находится народ, воодушевленный пропагандой и хорошо управляемый. Коммунистическая административная система была законченной моделью тоталитарного режима. К «достижениям» первых довоенных пятилеток, помимо создания сильного промышленного потенциала, можно с полным правом отнести то, что в ходе массовых репрессий была выкошена основная часть оппозиционеров и сомневающихся в успехах сталинского социализма. Мощная пропагандистская машина убедила советский народ в истинности и правильности новых идей. Иосифа Виссарионовича на самом деле многие боготворили и готовы были умереть с его именем на устах. Большевики показали себя умелыми и профессиональными политпиарщиками.
Моральный дух советского народа удивлял не только немцев, но и наблюдателей. В августе 1942 года английский дипломат Ламберт указывал в меморандуме о состоянии дел в Куйбышеве: «Основное качество этих людей — самодостаточность… Другая черта, которая если не присуща русским людям, то порождена советским режимом, — неприятие полумер. Чтобы достигнуть цели, они согласны ждать и двигаться к ней поэтапно, но никогда не откажутся от нее».
Безусловно, были факты пораженческих настроений и дезертирства, печально известный приказ № 227 («Ни шагу назад»), создание Смерша и заградительных отрядов. Но очевидно, что приказы выполняют конкретные люди, а крупные сражения никогда не выигрываются из-под палки.
Немецкие военные не учли и того, что германец, привыкший к строгому исполнению уставных норм и приказов начальства, резко отличался от румын, итальянцев и других союзников. Например, инспекторская проверка расположения румынских войск перед началом сталинградской операции, которую Гитлер назвал «делом чести», выявила чудовищное состояние подготовки и морального духа солдат.
Фронтовой быт офицерства резко контрастировал с жизнью простых солдат. Холеные, пахнущие духами, в корсетах и лакированных сапожках командиры, казалось, готовились не к переломной битве, а к променаду в Вене. При них в прекрасно оборудованных теплых блиндажах-конюшнях находились любимые лошади, которых кормили на убой, в то время как простые румынские солдаты вынуждены были ютиться в грязных окопах и заниматься поиском дров и пропитания для себя. Немцы ужаснулись и поспешили послать соответствующие рапорты в ставку. Гитлер влепил Антонеску нагоняй, что, однако, не спасло фашистскую группировку войск под Сталинградом. Прекрасно осведомленный об этом, Георгий Константинович Жуков направил удар именно на румынское расположение. Ни о каком взаимодействии немецких и союзных им армий речи не было. Только брезгливое непонимание и снобистское отторжение со стороны гитлеровцев, и ленивая покорность вассалов в армиях сателлитов. Сколько бы фюрер не орал в телефонную трубку на Фридриха Паулюса — «Стоять до последнего! Я не уйду с Волги!» — битва была позорно проиграна.
«Сталин уже вождь-диктатор в современном, фашистском смысле», — сказал в 1937 году Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма». Любопытное замечание.
Сегодня из виду упущен один очень важный аспект. Еще в начале XX века многие исследователи, основываясь на результатах войн начального периода развития капитализма и Первой мировой как апофеоза столкновения крупных держав за передел сфер влияния, пришли к однозначному выводу: начиная с наполеоновской и заканчивая англо-бурской кампанией, на протяжении всего девятнадцатого столетия, война резко поменяла свой характер. Во все времена война являлась не только крайней формой решения спорных вопросов, но и весомым аргументом внешней политики развитых государств. Главное заключалось в том, что война давно перестала быть только лишь чередой сражений, в которых решались судьбы отдельных стран, и превратилась в соперничество блоков государств. Если раньше в бой вступали народы за свои интересы, то теперь те же народы, собранные в кулак коалиций, бились за победу мировоззрений. Учтя опыт предшественников, германский Генеральный штаб при разработке Директивы № 21 «Барбаросса» акцентировал внимание военных исполнителей на важной детали — «война против России — не военно-политическое мероприятие, а война идеологий». На просторах Европы столкнулись два монстра: «немецкий фашизм» и «российский большевизм».
Сама терминология с течением времени претерпела определенную трансформацию. Фашизм устойчиво ассоциируется с кошмаром концлагерей, массовыми расстрелами мирного населения, вандализмом и фанатичной ненавистью к «неарийцам». Воспринять трезво утверждение, что Советский Союз являл собой фашистское государство, россиянам очень трудно. Для нас фашизм всегда внешний и наиболее опасный враг, который был сокрушен именно нашей страной — СССР. Гитлер же однозначно фигурирует в сознании многих как оголтелый фанатик, людоед и садист-параноик. Применить же термин «фюрер», например, к иракскому лидеру Саддаму Хусейну как-то язык не поворачивается — масштабы не те. Однако Гитлер, Сталин, Мао Цзэдун, Хусейн идентичны по сути.
Возникает параллель между «сталинским большевизмом» и «гитлеровским нацизмом». Не трудно прийти к выводу, что это явления одного порядка. Различия только в самой концепции, конкретных целях и задачах. Сталинский режим чисто психологически сложно воспринимать как фашистский. Но соотнеся его с типологиями, которые были разработаны Бердяевым, Ильиным или Умберго Эко для фашизма как феномена, большевизм, нацизм и иже с ними суть тоталитарные режимы. Не важно, в какие цвета их выкрасили — коричневый, черный или красный. Сталинизм же отличался от других тем, что являлся самым развитым, нежели остальные. Удельная масса большевизма значительно превосходила нацистскую. Исходя из этого, видим, что в середине XX века в соперничество вступили титаны тоталитаризма. В России концентрация власти в руках партийной верхушки была огромная, страна прекрасно поддавалась практически любым манипуляциям, пропаганда достигла совершенства. Известный болгарский исследователь Желю Желев («Фашизм», 1989) высказал важную мысль: «Фашистская модель, которую часто считают антиподом коммунистической, отличается от нее лишь тем, что была не достроена, не охватила экономическую базу». По природе своей перед нами два сапога одной пары. Правда, следует оговориться. Германский нацизм грешил своеобразным некрофильством и склонностью к суициду — полностью отсутствовало стремление к чему-то позитивному (война, смерть, уничтожение, эвтаназия…). Сталинизм, напротив, сумел завуалироваться позитивистскими выкладками и лозунгами. Достаточно вспомнить идеалы. У немцев — Зигфрид, Роланд, Тристан, которые в итоге погибали, а счастье обрели лишь в загробном, темном мире. Советские идеалы — три богатыря, Никита Кожемяка, Александр Невский
