вновь ступил в свою лодку. Следующие пороги прошли без труда и, наконец, достигли тихих низовых вод.
Вот и урочище, на котором князь приказал воздвигнуть холм из каменьев. Отсюда до Оечи рукой подать, но наместник не хотел ночью въезжать в чертомеликский лабиринт и решил заночевать на Хортице.
Ему хотелось увидеть хоть одного запорожца и через него дать знать о себе, чтобы ведомо было, что приехал посол, а не кто-то другой. Однако Хортица казалась совершенно безлюдной, что немало удивило наместника; от Гродзицкого он слышал, что на ней всегда стоял казацкий отряд. Пан Скшетуский пошел было с несколькими людьми на разведку, но всего острова обойти не мог, а тут еще спускалась ночь, к тому же не особенно ясная и теплая. Он возвратился к лодкам, вытащенным на берег.
Большая часть ночи прошла спокойно. Солдаты и лодочники уснули близ костров; не спала только стража да наместник, которого от самого Кудака мучила страшная бессонница. Вообще он чувствовал себя очень плохо. Иногда ему казалось, что он слышит то чьи-то шаги, то какие-то голоса, но приписывал все это обману слуха.
Вдруг перед самым рассветом перед ним выросла чья-то темная фигура.
Это был один из стражников.
— Пан наместник, идут! — торопливо произнес он.
— Кто такие?
— Верно, низовцы, человек сорок.
— Хорошо. Это немного. Разбудить людей! Подбросить сучьев в огонь!
Солдаты сразу вскочили на ноги. Костер вспыхнул ярким огнем и осветил 'чайки' и горсть солдат наместника. Другие стражники тоже спускались к сборному пункту.
А в это время шаги приближающейся толпы слышались все яснее и яснее. Вот они остановились в некотором отдалении, и какой-то голос спросил с оттенком угрозы.
— Кто тут на берегу?
— А вы кто? — возразил вахмистр.
— Отвечай, вражий сын, а не то я спрошу тебя из самопала!
— Посол от князя Еремии Вишневецкого к кошевому атаману, — громко и отчетливо провозгласил вахмистр.
Толпа умолкла; видно, совещались.
— Да поди сюда! — крикнул вахмистр. — Не бойся. Послов не трогают, но и послы не тронут.
Из мрака появилось несколько фигур. По смуглому цвету лица, низкому росту и косым глазам наместник сразу понял, что это были татары, казаки составляли незначительное меньшинство.
В голове пана Скшетуского молнией промелькнуло, что, если татары на Хортице, то, значит, Хмельницкий уже возвратился из Крыма.
Во главе толпы находился запорожец огромного роста с диким и свирепым лицом. Он приблизился к костру.
— А где здесь посол?
От запорожца сильно несло горилкой. Он был, очевидно, пьян.
— Кто здесь посол? — повторил он.
— Я, — гордо сказал пан Скшетуский.
— Ты?
— Будь повежливее, дурак, — одернул его вахмистр. — Говори: ясновельможный пан посол!
— Провалитесь вы сквозь землю, ясновельможные!' На что вам нужно атамана?
— Не твое дело! Знай только, что ты ответишь головой, если не проведешь нас скорее к атаману.
В это время от толпы отделился другой запорожец.
— Мы тут по воле атамана, — сказал он, — смотрим, чтобы никто из ляхов сюда не приближался, а кто приблизится, того связать и привести. Мы это и сделаем.
— Кто едет добровольно, того нечего вязать.
— Свяжу; приказ такой.
— Знаешь ли, раб, что такое особа посла? Знаешь ли ты, кого он представляет?
— Поведем посла, да за бороду — вот так! — закричал старый великан.
При этих словах он протянул руку к бороде наместника, но в ту же минуту застонал и, точно сраженный громом, рухнул наземь.
Наместник раскроил ему голову.
— Коли, коли! — завыла вся толпа.
Солдаты князя кинулись на помощь своему командиру, крики: 'Коли, коли!' слились со стуком железа. Закипела битва. Затоптанный огонь погас, тьма окружила сражающихся. Вскоре обе стороны сошлись так плотно, что ноги, руки и зубы заменили мечи и сабли.
Вдруг из глубины острова послышались новые крики; это шла помощь запорожцам.
Еще минута — и она запоздала бы, солдаты князя лихо дрались.
— На лодки! — громовым голосом крикнул наместник.
Но, увы, лодки глубоко увязли в песке и не поддавались усилиям спихнуть их в воду. А неприятель подходил все ближе и ближе.
— Огонь! — скомандовал пан Скшетуский.
Залп из мушкетов сразу отрезвил нападающих. Они смешались и отступили в беспорядке, оставив несколько трупов.
А в это время гребцы старались изо всех сил, но лодки не слушались и не хотели идти в воду.
Неприятель вновь начал атаку, но издали. Ружейные выстрелы смешались со свистом стрел и стонами раненых.
Татары кричали 'Алла!', возбуждая себя к битве, а им отвечал спокойный голос пана Сюнетуского, повторявший все чаще свою команду:
— Огонь!
Первый луч рассвета осветил поле битвы. Со стороны суши виднелась толпа татар и казаков, со стороны реки — две 'чайки', время от времени посылающие залп убийственных выстрелов. Посередине валялись тела убитых.
В одном из челноков стоял пан Скшетуский со шпагою в руке и с обнаженной головой: татарская стрела сорвала с него шапку.
— Пан наместник, мы не выдержим; они сильнее нас! — шепнул ему вахмистр.
Но наместника всецело занимало теперь одно: как бы не посрамить свое достоинство, и если умереть, то умереть не бесславно. Солдаты устроили себе из мешков с провизией нечто вроде бруствера и уже оттуда разили неприятеля; только он один стоял, выпрямивши стан, весь открытый для выстрелов.
— Хорошо! Погибнем все до последнего!
— Погибнем, батька! — крикнули солдаты.
— Огонь!
Чайки вновь окутались дымом. Из глубины острова начали подходить новые отряды, вооруженные косами и дротиками. Нападающие разделились на две группы. Одна поддерживала огонь, другая, состоявшая почти из двухсот казаков и татар, ждала удобного момента, чтобы броситься врукопашную. Одновременно с этим из-за мыска появились четыре челнока, которые должны были ударить по обороняющимся с тыла.
Совсем рассвело. Только дым от выстрелов клубился в спокойном воздухе и застилал поле сражения.
Наместник приказал двадцати солдатам отразить атаку со стороны реки. Огонь, направленный на татар, ослабел.
Только этого они и ждали.
Вахмистр снова приблизился к наместнику.
— Пан наместник, татары берут кинжалы в зубы; сейчас бросятся на нас.
Триста ордынцев, с саблями в руках, с кинжалами в зубах, готовились к атаке. Им помогали
