солдатскую, что лежала тут же на столе. Это было в корчме, в Щипинцах. В одно мгновение уложил двух негодяев. Те за пистолеты! Кричу: стойте, собаки, я шляхтич! А тут кричат на улице — едет отряд! Потом оказалось, что это едет пани Словошевская с эскортом, а ее провожает сын и пятьдесят всадников. Только они и уняли буянов. Я к пани — с речью и так ее разжалобил, что она тотчас заплакала. Взяла она княжну в карету, и поехали мы в Бар… Вы думаете, на этом и конец? Где там!..
Вдруг пан Слешинский прервал рассказ пана Заглобы:
— Смотрите, смотрите! — крикнул он. — Что это, заря?
— О, не может быть! — ответил Скшетуский. — Еще рано!
— Ведь это в стороне Константинова!
— Да, да! И смотрите, все ярче!
— Зарево!
— Кривонос пришел-таки из-под Полонной!
Послышались звуки сборной трубы. Вот и старый Зацвилиховский появился среди рыцарей.
— Господа! — крикнул он. — Пришли важные известия! Неприятель рядом, сейчас выступаем! По местам!
Офицеры стремглав кинулись к своим отрядам. Прислуга погасила огни, и через минуту весь лагерь утонул во мгле. Только вдали, в стороне Константинова, зарево все ширилось, все росло. Но вот раздался тихий сигнал — садиться на коней. Среди тишины послышался топот коней, мерные шаги пехоты да глухой стук колес артиллерии Вурцеля; изредка ружье ударится о ружье да раздастся голос команды. Чем-то грозным и зловещим веяло от этого ночного похода. Полки, точно гигантский змей, медленно продвигались по константиновской дороге. Но чудная июльская ночь близилась к концу. В Росоловцах запели первые петухи; оставалось пройти только милю до Константинова. А вот и утренняя заря робко выглянула из-за дымного зарева и мало-помалу начала освобождать из-под покрова мрака леса, поля, белую ленту дороги и плывущие по ней войска. Поднялся холодный предутренний ветерок и зашелестел знаменами над головами рыцарей. Впереди шли татары Вершула, за ними казаки Понятовского, потом драгуны, артиллерия Вурцеля, а пехота и гусары в арьергарде. Пан Заглоба ехал рядом со Скшетуским, но очень уж беспокойно вертелся в седле. Видно, близость битвы тревожила его.
— Пан Скшетуский… — начал он так тихо, как будто боялся, чтоб его кто не подслушал.
— Что вам?
— Скажите: гусары пойдут впереди?
— Вы называете себя старым гусаром и вместе с тем не знаете, что гусары остаются в резерве до конца битвы, когда наступит решительный миг и силы неприятеля ослабеют.
— Знаю я это, знаю, только мне хотелось бы еще раз удостовериться.
Пан Заглоба еще более понизил голос.
— Здесь Кривонос со всею своею силою?
— Верно.
— А сколько у него?
— С чернью вместе шестьдесят тысяч человек.
— О, черт возьми! — не вытерпев, выругался Заглоба.
Скшетуский не мог воздержаться от улыбки.
— Вы, ради Христа, не подумайте, что я трушу, — все шепотом продолжал пан Заглоба. — У меня одышка, а когда столпится много народу, мне просто смерть. Вот на поединке, например… там искусство, милый пан Скшетуский, а в толкотне и искусство не помогает. Да. Тут не голова, руки работают. В толкотне, скажу вам, я глупее какого-нибудь Подбипенты. У меня в пояс зашито двести червонцев, что мне подарил князь, но, ей-Богу, я с удовольствием оставил бы где-нибудь эти червонцы вместе со своим брюхом. Ох, и не люблю же я этих больших сражений, ну их к дьяволу!
— Вы только не теряйте присутствия духа.
— Присутствия духа? Я только того и боюсь, как бы храбрость не взяла во мне перевес над ловкостью. А к тому же еще дурная примета: когда мы сидели у костра, скатились две звезды. Кто знает, может быть, одна моя?
— За ваши добрые дела Бог наградит вас.
— Только бы раньше времени не получить мне вечное блаженство.
— Отчего же вы не остались в лагере?
— Видите ли, я думал, здесь безопасней.
— Вы не ошиблись… Но посмотрите-ка: вот и Случ, и Вишоватый пруд.
И в самом деле, воды Вишоватого пруда, отделенные от Случа длинною плотиной, блеснули в отдалении. Войска сразу остановились.
— Разве здесь? — встревожился пан Заглоба.
— Князь установит войско в боевом порядке.
— Не люблю я тесноты, повторяю вам, не люблю.
— Гусары на правое крыло! — раздался голос вестового.
Теперь уже совсем рассвело. Зарево побледнело в лучах солнца. Золотистые лучи отразились на остриях гусарских копий, точно тысяча свечей горела над головами рыцарей. Князь осмотрел свою армию, и она, не скрываясь уже более, с громкою песней двинулась вперед. Песня огласила росистые поля и с громким эхом проникла в гущу дремлющего соснового бора.
Противоположный берег, насколько охватывал глаз, весь чернел массою казаков; полки прибывали за полками; тут были и конные запорожцы, вооруженные длинными копьями, и пехота с самопалами, и море крестьян с косами, цепами и вилами. За ними, сквозь мглу, неясно вырисовывался лагерь. Скрип тысяч возов и ржание коней доходили до слуха княжеских солдат. Казаки, впрочем, шли без обычных воплей и остановились на другой стороне плотины. Две враждебные силы молча смотрели друг на друга.
Пан Заглоба, не отстававший от Скшетуского, невольно пробормотал:
— И сотворил же Господь Бог столько разбойников! Да тут сам Хмельницкий со всеми своими войсками… Они нам и пикнуть не дадут… шапками забросают… Все прибывают, все прибывают, подохнуть бы им! И все это на нашу шею, черти бы их передушили!
— Не бранитесь, пан Заглоба. Сегодня воскресенье.
— А ведь вы правы: сегодня, действительно, воскресенье, лучше бы о Боге подумать. Pater noster, qui es in coelis… Никакой пощады от этих дураков не жди… Sanctificetur nomen tuun… Что-то будет на этой плотине!… Adveniat regnum tuum… Ох, у меня опять дух стеснило… Fiat volumtas tua… Чтоб на вас чума напала!… Пан Скшетуский, посмотрите-ка! Что это?
Отряд из нескольких сот человек отделился от черной массы и в беспорядке пошел к плотине.
— Застрельщики, — ответил пан Скшетуский. — Сейчас и наши пойдут к ним навстречу.
— И битва сейчас же начнется?
— Несомненно.
— Ну и черт их подери! — Состояние духа пана Заглобы становилось все хуже и хуже. — Впрочем, мне вот что интересно знать: отчего вы так хладнокровно смотрите на это, словно перед вами разыгрывают в театре веселую комедию, словно дело идет не о вашей шкуре?
— Мы народ привычный, я говорил уже вам.
— И вы, конечно, вперед пойдете?
— Рыцарям лучших полков не пристало идти на поединок с таким Неприятелем. Впрочем, тут особых правил не соблюдается: идет кто хочет, по охоте.
— А вот и наши, вот и наши! — Пан Заглоба увидел, как драгуны Володыевского двинулись к плотине.
За ними следовали добровольцы, по нескольку от каждого отряда. В числе их были: рыжий Вершул, Кушель, Понятовский, двое Карвичей, а от гусар — Лонгинус Подбипента.
Расстояние между двумя отрядами быстро уменьшалось.
— Вы увидите много интересного, — сказал Скшетуский своему соседу. — Наблюдайте внимательней Подбипенту и Володыевского. Это знатные бойцы. Вы видите их?
— Вижу.
