В этот момент проснулся Джи.
– Собрание еще. продолжается? – быстро спросил он.
– Да, – ответила Наденька, – все тот же доклад.
Джи всмотрелся в докладчика:
– Видно, как плохо человек играет одну и ту же примитивную роль. Ни ему это не интересно, ни окружающим.
Джи с шумом развернул газету и стал рассматривать заголовки. На нас обернулось несколько человек; средних лет женщина с толстым сварливым лицом возмущенно что-то прошипела. Джи не отрывал взгляда от газеты. Человек на трибуне замолчал и удовлетворенно наблюдал, как тяжелые отходы его психики оседают в умах собравшихся коллег. В этот момент Джи непринужденным тоном, как если бы сидел где-нибудь в кафе, произнес:
– Петрович, я нашел интересное сообщение. Прочти-ка нам вслух эту заметку.
Джи показал пальцем на крупный заголовок: “Под сенью креста”. Потеряв контроль над собой, я не своим голосом пробормотал:
– Да ведь нас сейчас отсюда выведут. Потом неприятностей не оберешься.
– Это важное упражнение по самонаблюдению, – сказал Джи. – Помнишь, как это было в Гродно? Ты ведь не сбежал тогда, хоть тебе и хотелось. Не упрямься, прочти заметку.
Надя с интересом наблюдала за нами. Мне не хотелось терять свой имидж, и я, запинаясь, стал читать про некоего известного поп-музыканта и певца Александра Симонова. Автор заметки строго осуждал Александра за его религиозно мистические поиски в группе, которую организовал местный православный священник. Я стал нервно озираться.
– Что с тобой? – спросил Джи.
– Мне кажется, лучше не читать эту заметку при посторонних, – сказал я.
– Почему?
– Мне кажется, нами могут заинтересоваться.
– Почему ты говоришь таким драматическим шепотом? – вмешалась вдруг Надя.
– Ты не знаешь, – взвился я, – насколько это может быть серьезно.
– Наблюдай за собой, – сказал Джи. – В тебе сейчас всплыло определенное существо, которое излучает атмосферу паники и страха, притягивающую хаотические силы. Это что-то вроде упыря- наводчика, в которого превратили Варенуху, если ты помнишь “Мастера и Маргариту”. Я часто наблюдал в тебе его эманации, но сейчас и ты можешь его заметить.
– О чем это вы? – насторожилась Надя.
– Мы с Петровичем говорим на особом птичьем языке, – сказал Джи.
Я вспомнил свой опыт самонаблюдения и попробовал повторить его. Внезапно что-то щелкнуло в затылке, и я увидел со стороны раздражение и замешательство материальной куклы по имени Гурий, к которым примешивались отталкивающие холодные вибрации какого-то грязно-серого существа. Я стал мысленно читать “Отче наш”, и существо пропало, а вместе с ним – ощущение панического страха. Я спокойно дочитал заметку. Джи сказал:
– Ты уловил правильное состояние. Нужно носить свое тело, управлять им, но самому быть где-то в другом месте.
– Вы стали совсем непонятно говорить, – капризно сказала Надя. – Я опять начинаю скучать.
Джи внимательно посмотрел на нее, потом на трибуну и загадочно произнес:
– Женщина, с экзистенциальной точки зрения, – космос. И твой разговор с ней – это как если бы человек подошел к реке и стал ей объяснять: “Чтобы полюбить – надо сделать такое-то упражнение...” – А река смотрит на него тысячами глаз, отражает, и не пугает его, а принимает такие славные, славные формы женщины.
Я не знал что ответить, а он продолжил:
– Я предлагаю нам втроем перебраться куда-нибудь, в более уютное место.
– Я не могу, – сказала Надя. – Я должна поговорить со своими коллегами после собрания.
– Ну что ж, – сказал Джи, – может быть, мы как-нибудь еще встретимся.
– И мы ушли, – закончил свой рассказ Гурий.
Я поразился тому, как Джи смог, посреди многолюдного собрания, построить фантасмагорическую глубинную ситуацию с Гурием и его девушкой.
Гурий посидел с нами еще немного и ушел, печально распрощавшись. На пороге он обернулся:
– Господа, вы не бросите меня одного в Кишиневе? Я ведь еще увижу Корабль?
– Трудно ответить на этот вопрос, – сказал Джи. – Гарантий никаких, есть только некий шанс. Если ты будешь за него держаться, то мы встретимся. Если будешь потакать старому себе, то можем и не встретиться никогда больше в этой инкарнации.
Утром следующего дня я вошел в приемную директора и сообщил симпатичной секретарше о своем желании взять отпуск на несколько дней. Она мило улыбнулась, и в этот момент я увидел ее красивые стройные ноги, приоткрытые длинным разрезом строгого шелкового платья. Заметив мой заинтересованный взгляд и оставшись довольной произведенным впечатлением, она сказала, что я не вовремя решил уехать, потому что у директора настроение паршивое. Но мне не хотелось отступать, и я несмело вошел в его кабинет. Увидев меня, он недобро посмотрел в мою сторону. Я нерешительно сказал, что беру отпуск на три дня за свой счет. Директор раздраженно ответил:
– Нормальные люди просят отпуск после года работы, а ты едва поступил – и уже собрался отдыхать! Я прошу Вас выйти из кабинета.
Секретарша, поправляя длинные черные волосы, небрежно спадающие на плечи, заметила, что она меня предупреждала. Я быстро вышел во двор и стал придумывать правдоподобную мотивацию своего срочного отъезда. Но в голову ничего умного не пришло, кроме банальной истории о том, что в другом городе моя одинокая бабушка лежит при смерти, что ее соседи решили вызвать меня по телефону и что, если у него осталась хоть капля жалости, он должен меня отпустить.
С новой историей я смело вошел в приемную. Соблазнительная секретарша бросила на меня сочувственный взгляд и сказала:
– Желаю тебе успеха со второй попытки.
Я уверенно открыл дверь в кабинет и наткнулся на недовольный взгляд директора, который, ссутулившись, сидел за широким столом и нервно писал золотой паркеровской ручкой. Две верхних пуговицы его черного пиджака были расстегнуты, а дорогой коричневый галстук сдвинут немного вбок. Он открыл рот, собираясь возмутиться моим нахальным вторжением, но я быстро выпалил свой миф и стал наблюдать за произведенным впечатлением. Через некоторое время в его глазах я увидел пробудившееся сочувствие и понял, что заготовка сработала. Он быстрым росчерком пера подписал заявление, и я, скрывая радость, удалился из его кабинета.
Пробегая мимо секретарши, я послал ей на прощание воздушный поцелуй:
– Всего хорошего!
Но мастер в лепной мастерской ядовито заметил:
– Такие работники нам не нужны. Ты первый, кто прогуливает работу с разрешения директора.
– Кесарю – Кесарево, – ответил я весело.
– Ты у меня еще попляшешь на сковородке, – злорадно усмехнулся он.
В семь часов вечера я стоял с билетом в кармане и огромным коричневым чемоданом у двенадцатого вагона скорого поезда. Джи опаздывал. Когда до отправления оставалась одна минута и я в растерянности не знал что предпринять, за моей спиной раздался неожиданно его голос:
– Ну что, братушка, все-таки решил окунуться в новое “бон авентюр”?
Я победоносно улыбнулся и ответил:
– Я хочу ощутить ветер свободы и не упущу свой шанс.
– Самое главное в жизни – следовать голосу своего духа, – улыбнулся он. – Только зачем ты прихватил с собой этот громадный чемодан?
Я смутился: чемодан был в три раза больше его дорожной сумки. Для трех дней, на которые я
