— Сегодня ночью ты и об этом узнаешь. Потерпи немного. После чая я тебе покажу здешние бора. Место, где стояли юрты и свои ловушки на рыбу. Покажу тебе и своих оленей. У меня их осталось всего шесть.
— А остальные куда делись? — невольно спросил я старика.
— Их постреляли шофёры на трассе. Отсюда в пятидесяти километрах дорога на Кагалым. Рядом с ней хороший беломошник. Туда мои олени и повадились ходить. Я им на шею и ошейники красные вязал. Напрасный труд. Всё равно всех постреляли. Осталось совсем немного. Теперь в загородке живут. Надо только твою собаку привязать.
— Сейчас привяжу, — сказал я, подымаясь из-за стола.
Мы вышли из чума и, привязав Халзана, направились исследовать владения Николая Константиновича.
— Нам когда-то здесь было хорошо, — остановился на пустынном берегу Косын-Лор старый хант. — В озере рыбы много, в лесу вокруг него птицы. И глухаря, и тетерева. Да и пастбища для оленей рядом хорошие.
Метров в ста от нас на чистой глади озера плеснула громадная Рыбина.
— Вот видишь! — показал глазами на воду Николай Константинович. — Здесь жить и сейчас можно. Но никого, кроме меня, не осталось.
— Тебе не кажется, — посмотрел я на задумавшегося ханта, — что твой род специально убили? Геофизики нефти здесь не отметили, но почему-то буровая была поставлена? Спрашивается, зачем? Тебе не кажется это странным?
— Наши старики говорили начальнику экспедиции, что зря он затеял на Косын-Лор буровую. Нет здесь никакой нефти, потому сюда деды и привели род Ворона. Но он стариков не послушал, — вздохнул хозяин озера.
— Вот видишь, — оживился я. — И болезнь на вас обрушилась после того, как буровую отсюда убрали. Но сначала вас всех споили, и это тоже неспроста. На мой взгляд, по чьей-то злой воле всё это и произошло. И медслужба от вас отказалась, не по причине удалённости, а по совсем иной причине. Так кому-то было надо.
— То, о чём ты говоришь, я понял с самого начала, — согласился с моим предположением старый хант. — Но остановить беду не смог. Подтверждением всему явилось то, что дети, которых у нас забрали, больше сюда не вернулись. Следов их я не нашёл ни в Сургуте, ни в Тюмени…
От услышанного мне стало не по себе.
«Страшная злая сила! В обход государственной политики по отношению к малым народам… Непосвященному трагедия, которая здесь произошла, может показаться цепью не связанных между собой явлений. На самом же деле всё не так», — думал я.
— Род Ворона уничтожила не экспедиция и не служба здравоохранения, — читая мои мысли, медленно проговорил мой спутник. — Он погиб по воле великой злой силы. Мощного многоголового духа, управляющего медленно умирающим земным миром. Сейчас наступило время гибели и твоего народа. Потому я и ждал тебя, Геша, чтобы рассказать тайну рода Ворона, — повернулся ко мне Николай Константинович. — От тебя она дойдёт до других людей. И кто знает? Может, благодаря ей уцелеет и твой народ.
Старый хант стал говорить загадками. Но я его не перебивал. Одинокому человеку необходимо было выговориться. Мы шли по оленьей тропе вдоль берега озера, и я думал о той силе, что нависла над земным социумом.
«До чего же чётко работает! Дотянулась даже до угроязычных потомков ориан. Посчитала их наследие для себя опасным. Куда ни взгляни, везде она! И остановить её пока нечем! Даже этот старый хант знает свойства эгрегора Амона. А наши разрушители, что засели в Кремле, и не подозревают, что являются проводниками его воли».
Под вечер я помог натаскать к чуму Николая Константиновича побольше сушняка и, взяв топор, занялся приготовлением из него дров для жестяной печки чума. Но работа меня так и не отвлекла от мыслей об услышанном. Из головы не выходило:
«Зачем надо было ставить буровую, если на геологических картах это место было отмечено как неперспективное? Ведь начальник экспедиции заранее знал, что ничего здесь он не найдёт? И всё-таки что-то подтолкнуло его к действию? Но почему сразу после ухода буровиков среди хантов вспыхнула эпидемия туберкулёза? Той болезни, которой давным-давно, даже в скученных и крайне запылённых наших городах, мало кто болеет? Но больше всего меня удивило халатное отношение районной медицинской службы к повальному заболеванию на стойбище. Обычно медики себя так не ведут. Насколько мне известно, любую эпидемию наши советские врачи всегда старались искоренить и, по возможности, как можно скорее. Такое впечатление, что все, начиная с начальника геолого-разведочной экспедиции и кончая сургутскими работниками ЦРБ, посходили с ума. Но если они были вменяемыми, тогда получается, что сработал сговор? Возникает вопрос: а причина? Неужели местные ханты умудрились и буровикам, и медикам так насолить, что одни решили их споить, а другие извести болезнью? Конечно же, ничего подобного не могло быть, — думал я. — Но почему же тогда вымерла целая деревня? Вымерла на глазах у всех, и людям никто не помог. Сложилась роковая цепь странных необъяснимых событий?»
Николай Константинович людей не обвиняет. Он оправдывает даже халатность врачей. Виной всему он считает мощное полевое воздействие. Как ни странно, и я пришёл к такому же выводу. Причём, сразу же, как только услышал от ханта его грустную повесть.
«Но если на Земле возможны такие вот открытые, прямо скажем наглые оккультные операции, то что же ждёт в будущем наш земной социум? Кто на самом деле управляет всеми нами? Конечно же, не генсеки и не президенты. А те неизвестные, которые в течение долгих тысячелетий создавали для себя мощную полевую энергоцентраль эгрегора Амона-Яхве-Тетраграматона. И теперь не ясно, кто кем управляет — они им или она ими? Скорее всего, случилось последнее. Дети-Ще превратилось в монстра, который не терпит над собой никакой власти. Даже власти своих создателей. Искусственно созданная полевая структура начала жить, выкачивая энергии из социума, вполне самостоятельной жизнью. Всё это хорошо видно по поведению иудо-протестанского банковского клана. Им, банкирам, тем же Ротшильдам, Рокфеллерам или Морганам, наверняка, многое происходящее в социуме не нравится. Ведь и у них есть дети, и они также без будущего, как и дети простых людей, — размышлял я. — Но ничего поделать с происходящим ни функционеры Ватикана, ни Сити или округа Колумбии уже не могут. Так же, как и масоны всех без исключения и высших тайных, и всем известных популярных клубов и компаний. Высшая масонская элита надеялась, что сможет управлять своим детищем. Как бы не так! Потому и банкиры, и масоны занервничали. Мир людей валится в бездну, остановить же этот процесс невозможно».
Из раздумий меня вывел голос Николая Константиновича:
— Великий злой дух управляет нами, лживыми речами Горбачёва, Геша. Он давно свил гнездо в Кремле. Ещё со времён царя Никитки. Потому я и говорю, что настало трудное время больших испытаний.
— А почему ваши духи, например, дух Торум-Ягуна не защитил твой народ от влияния Великого злого духа? — спросил я ханта.
— Дух зла намного сильнее наших духов, — опустил голову Николай Константинович. — Они с ним не могли справиться. Я тогда не раз шаманил. Но всё напрасно…
Мне стало искренне жаль проигравшего оккультную битву шамана. И я, подойдя к Николаю Константиновичу, спросил:
— Ты ведь выжил? Как я понимаю, твоя воля боролась с волей самого Сатаны. И он с тобой не справился?!
— Но других спасти я не смог.
— Потому что они себя сами спасать не захотели, и ты тут ни при чём, — посмотрел я в умные глаза шамана. — Значит, у нас у всех есть надежда. Знать бы куда идти? Никто не знает дороги — вот в чём беда!
— Дорога, Геша, никуда не подевалась, — присел на сушину Николай Константинович. — Это уход к нашим корням. Туда, откуда мы все пришли. Если люди это поймут — жизнь на земле не погибнет. И зверьё, и люди уцелеют.
