С тех пор отца она видела лишь однажды, в его лавке.
— Подпиши… — сказала она ему, протягивая документ.
— Что это?
— Согласие на мой брак.
— С кем?
— Неважно…
Он опустил голову и подписал. Вздохнув при этом:
— Как хочешь…
Он провожал ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду, но она так и не оглянулась и не видела его потрясенного лица.
И вот теперь она сидела перед ним, холодная, суровая. И допрашивала, как судья:
— Что ты ему сказал?
Из головы у нее не выходил парень, погибший тогда в Версале только потому, что ему позарез нужны были две тысячи франков на операцию друга. Куда теперь ее отец послал Марселя? Марселя, которому деньги нужны были потому, что он только что женился и не мог устоять перед соблазном свозить молодую жену на зимний курорт.
— Да я уж не помню… Видимо, чтоб он принес что-нибудь…
— А раньше он много раз бывал у тебя?
— Раз пять или шесть… — Как часто? — Года за три… Всякий раз приносил стоящие вещи… Толковый малый… Разбирается…
Не повторял ли Марсель не раз, вроде бы подшучивая над самим собой, как это бывало всякий раз, когда ему приходилось говорить о серьезных вещах:
— Как жаль, что я не встретил тебя тремя годами раньше… Она считала, что он шутит. Никогда не принимала подобные заявления всерьез, и теперь не могла себе этого простить.
— Я докажу тебе, что я не подонок, — говорил он в другой раз.
Она продолжила допрос отца:
— А в последние месяцы?
— Да я его уже год не видел, а тут вдруг заявился в магазин…
— Теперь я должна знать, что ты ему заказал. Понимаешь?
Обычный скупщик краденого берет все, что ему приносят, все, что имеет цену, что можно сбыть. Но М. Франсуа не был обычным скупщиком. Это был человек, одержимый страстью, пожиравшей его изнутри.
Тому, погибшему парню он намекнул на Мане. В сущности, можно сказать, это он послал его к банкиру, в Версаль.
— Отвечай…
— В данный момент меня особо интересует Ренуар… Не крупные вещи, нет, впрочем, они все в музеях, а маленькие: женские головки, натюрморты… Есть натюрморты, которые…
— Ты кого-нибудь называл?
— Не думаю…
— Вспомни…
— Нет… Впрочем, с Марселем это и не нужно… Он достаточно бывает в свете, чтобы знать, у кого находятся стоящие вещи…
— Мне надо позвонить…
Она вызвала свой домашний номер. Вздрогнула, услышав взволнованный голос Ивет, видимо, решившей, что это звонит Марсель.
— Ах, это ты?.. Нет, ничего нового, подруга… Рада была бы тебя порадовать, но, увы… Кстати… Я тут успела прочесть одну книжку, а второй том никак не найду… «Пармская обитель»… Не знаешь, где он может быть?..
Это напомнило Жермене, что Марсель, несколько дней назад, читал, лежа рядом с ней в постели, как раз второй том «Пармской обители».
— Ты возвращаешься?
— Да, наверно… А книга должна быть в спальне… Посмотри на тумбочке, возле кровати…
— Ладно… Ну пока!..
Опуская трубку, Жермена вполголоса сама с собой разговаривала, не обращая внимания на отца, которому явно не терпелось поскорее вернуться в постель.
— В редакцию звонить нельзя, так как, если он не арестован, это может быть опасно… Интересно, написал ли он для газеты свою статью… Если да, то он должен был оставаться в Ваграме до конца турнира, то есть по меньшей мере до одиннадцати… После этого еще написать статью, отнести ее или отправить с кем-то… В таком случае…
Была половина шестого утра. Счетчик такси перед виллой продолжал неумолимо щелкать, как грызун-вредитель, но она об этом не думала.
— Ренуар…
— Он есть у многих!.. — вздохнул ее отец. — Шла бы ты лучше спать… Нет никаких оснований считать его арестованным… И потом для него не так уж страшно, у него ведь нет судимостей… Понимаешь? Это не то что рецидивисты… С хорошим адвокатом…
Она повторила, поднимаясь:
— Ренуар…
Почему у нее было такое ощущение, что спасение Марселя зависело именно от нее? Ни одной секунды она на него не сердилась. Да и могла ли она сердиться? Разве сама она не скрыла от него свое прошлое? То, что была дочерью М. Франсуа?
И именно будучи его дочерью, знала, как обычно делались подобные вещи. Прежде всего, на сей раз следовало исключить мысль о заранее подготовленной операции. Об этом свидетельствовало то, что только во время второго телефонного звонка, в половине одиннадцатого она почувствовала в голосе мужа что-то необычное.
Он звонил, явно только что приняв какое-то решение. Почему именно в половине одиннадцатого? И почему там, в зале Ваграм?
— На улицу Коленкур… — сказала она таксисту, в то время как М. Франсуа, задвинув на двери засовы, кряхтя поднимался по лестнице, чтобы снова улечься в постель.
А дождь продолжал моросить, все такой же мелкий. Ей было зябко в этом такси, одно стекло которого не поднималось до конца.
Марсель, как и большинство «клиентов» ее отца, наверняка промышлял в основном в пустых квартирах. В Париже это довольно легко, поскольку прислуга, как правило, ночует не в квартирах, а на шестом или седьмом этаже, где размещаются комнаты для челяди.
Парень, погибший тогда в Версале, допустил ошибку, попытавшись проникнуть в отдельный особняк.
Снова и снова, с машинальным упрямством возвращалась она к исходной точке:
— Половина одиннадцатого…
Зал Ваграм. Отгороженный канатами ринг. Тысячи зрителей, яркий свет прожекторов. Марсель за столом для прессы…
И именно там ему вдруг приходит в голову… Ренуар… Значит, он увидел среди зрителей кого-то, у кого были работы Ренуара и чья квартира, до окончания турнира, была пустой…
Это было очевидно, тут не могло быть сомнений.
Зал Ваграм… Зимний курорт, автомобиль, который ему так хотелось иметь… Эта старая каналья, этот М. Франсуа, отказавшийся дать ему в долг несколько банкнот, но готовый заплатить много тысяч за одного или нескольких маленьких Ренуаров…
И вот, среди освещенных прожекторами зрителей, наверняка в первом ряду — некто, олицетворяющий все это: картины Ренуара, снег, быстрый автомобиль…
До тех пор, пока этот некто будет оставаться в зале и любоваться боксерами, не будет никакой опасности…
