Немец подошел совсем близко. Его волосы были белесыми, а глаза голубыми. Они смотрели мимо солдат, куда-то в пустоту. Брови и ресницы покрывал иней. Немца колотило от холода. В полусогнутой, дрожащей правой руке было что-то зажато.
— Нелюдь фашистская! — воскликнул часовой и ударил немца прикладом автомата. Немец опрокинулся навзничь, из разбитой губы хлынула кровь.
— Правильно, — крикнул кто-то. — Расстрелять, сволочь!
Калинин кинулся на солдата, припечатав его к дереву всем своим телом. Автомат вывалился из руки часового, дулом вошел в сугроб и замер прикладом вверх.
— Что ты делаешь!? — закричал Алексей. — Зачем ты его бьешь? Он же сдался нам! Он безоружен! Посмотри на него… посмотри только! Разве может он причинить сейчас вред?
Солдат оттолкнул Калинина.
— Он фашист! — огрызнулся часовой. — Он враг наш! Как, по-вашему, они поступали с нашими пленными? Что они делали в захваченных деревнях! У меня фашисты повесили старуху-мать. Какой вред она могла причинить им?
— Мы не можем уподобляться гитлеровцам! Мы бойцы Красной Армии и должны вести себя цивилизованно, а не как стая шакалов!
Солдату нечего было ответить. До него внезапно дошло, что он спорил с командиром роты, пусть и молодым, только набирающимся опыта. Собравшиеся вокруг красноармейцы понуро молчали. Немец лежал на снегу и плакал. Алексей опустился возле него.
— Дайте кто-нибудь шинель, валенки и шапку! — попросил он. — Скорее! Он может замерзнуть!
Солдаты молча стояли вокруг, не спеша на помощь командиру. Холодный отблеск костра играл в их глазах. Между солдатами мелькнул старшина с усмешкой на устах. Легкий холодок пробежал по спине Алексея при виде его, но сейчас беспокойство доставлял не Семен Владимирович.
— Дайте же шинель! — умолял Калинин. — Неужели вы не понимаете, что можете оказаться в такой же ситуации!
— Вы что, не слышали приказ командира? — грозно спросил политрук. Совсем разболтались!
Через минуту кто-то принес немецкую шинель. Нашлись и старые поношенные валенки, взятые из обоза. Надевая на немца шинель, Калинин разглядел вещь, которую немец сжимал с неимоверной силой и ни за что не хотел отпускать; единственная вещь, которая была при нем, когда он сдался.
В его руках была зажата целая ненадкушенная булочка с маком. Половина точно такой же сейчас находилась в вещмешке Алексея Калинина.
Алексей поднял глаза на политрука. Тот кивнул, показывая, что увидел.
— Значит, немцы прошли через деревню, — сказал Алексей. — Старухи обманули нас.
— Это неважно, — ответил политрук. — Важно узнать, что произошло с их подразделением. Он единственный человек, который может рассказать нам об этом. Возможно, единственный оставшийся в живых.
— Ему сейчас нужен медик, — прошептал Алексей. — У пленного, возможно, обморожение.
— Я приведу его, не беспокойся, — произнес Зайнулов и ушел.
Алексей наклонился к пленному. Тот по-прежнему плакал, размазывая ладонью кровь по подбородку. Дрожь все ещё колотила его. Калинин приложил свой носовой платок к губе немца, из которой шла кровь. Тот поначалу испуганно отстранился, но затем взял платок из рук Алексея и прижал к ране.
Калинин обернулся к солдатам.
— Ему нужна кружка горячего чая! — громко произнес он. — Сделайте кто-нибудь чай!
— Вон чайник на костре висит, — крикнул кто-то. — Пущай сам наливает!
— Дайте кружку, — попросил Калинин.
— Пусть из носика пьет! — гневно сказал кто-то.
Калинин поднялся и ткнул пальцем в первого попавшегося солдата, молодого парня с простым лицом:
— Дай немцу свою кружку!
— Ни за что не дам! — упрямо воскликнул солдат. — Чтобы он к ней своими фашистскими губами прикасался! Да меня потом всю оставшуюся войну будет тошнить!
Калинин повернулся к Приходько и с мольбой посмотрел на него. Не говоря ни слова, Приходько протянул Алексею свою кружку. Калинин принял её с благодарностью, плеснул в неё кипяток из чайника и подал немцу. Тот дрожащими руками поднес кружку к обледеневшим губам и принялся жадно хлебать горячий чай.
— Wie hei?t du?[4] — спросил Калинин.
Немец словно не слышал вопроса. Алексей снова повторил его, но так и не добился ответа. Калинин подумал, что лучше сейчас не трогать пленного.
Подошел медик — пожилой белорус с длинными усами, опускающимися на подбородок. Он попросил у Калинина спирт, чтобы растереть немца. Красноармейцы долго возмущались по этому поводу, особенно когда Алексей отдал медику флягу, и в воздух брызнул острый специфичный запах.
Постепенно солдаты стали расходиться. Время было позднее. Ушли и старшина с Приходько, ушел санитар. Немец лежал возле догорающего костра закутанный в три шинели. От удара прикладом у него раздулась губа и правая часть подбородка. Алексей смотрел на пленного и не мог представить его в образе врага. Его вполне можно было принять за обычного деревенского парня откуда-нибудь из средней полосы России, если не смотреть на чужой покрой шинели и на немецкие знаки отличия.
Немец лежал под толстой сосной. На высоте полуметра кто-то воткнул в ствол топорик, которым рубили дрова для костра.
— Хотите ещё чаю? — спросил Калинин по-немецки.
Немец кивнул.
— Хотите чаю? — снова спросил Калинин.
Немец с недоуменным видом кивнул снова. Это походило на издевательство, Алексею за свои слова было стыдно, но он решил попытаться.
— Я не слышу вашего ответа, — мягко произнес Алексей. — Вы хотите чаю или нет?
— Да, — ответил немец.
Это было первое осмысленное слово, произнесенное им после пленения. Алексей облегченно вздохнул. Некоторые люди от перенесенного шока теряют дар речи.
— Как вас зовут?
Немец вдруг засуетился. Зашевелились руки, скрытые под шинелью.
— Снег! — произнес он. — Много снега!.. Снег ревет!
Политрук наклонился к Калинину.
— Что он говорит?
— Ерунду какую-то, — ответил Алексей. — Что-то про снег.
Он снова заговорил с пленным:
— Меня зовут Алексей Калинин, я учусь в Московском университете и собираюсь стать историком.
Немец вопросительно уставился Калинина.
— Как вас зовут? — спросил Алексей.
— Штолль… — судорожно произнес немец. — Янс…
— Янс Штолль, — повторил Калинин. Кажется, общение начало получаться. — Зачем ваш отряд забрел в лес?
Немец испуганно посмотрел на молодого лейтенанта.
— Ферма… поля…
Алексей мгновение соображал.
— Вы — фермер?
— Да!
— Что он говорит? — снова спросил Зайнулов.
— Видимо, до войны он работал в сельском хозяйстве. Он фермер.
— Фермер? — раздался удивленный голос рядом. Фрол Смерклый приблизился к немцу, внимательно
